Убить эмо. Юля Лемеш

краски.

      Про то, как мы с Танго оттирали Суриката уайт-спиритом, рисунков нет. Особенно запомнилось, как этот идиот возжелал перекурить и чуть не сотворил акт самосожжения. Кстати, когда я поставила на плиту чайник, то от соприкосновения огня и воздуха, пропитанного парами растворителя, возникла такая ядовитая вонь, что мы чуть не переблевались. Но про это я рисовать тоже не стала.

      Рисунки были почти детские по содержанию.

      Папа это сразу просек. Он пытался быть объективным.

      – А, по-моему, очень даже ничего. Только почему у них всех головы больше чем надо? И глаза такие непомерные?

      Вот уж враки. У Суриката голова маленькая.

      – Ты на прически погляди, – все больше заводилась мама, собирая альбомы. – Какие тут глаза. Одни циклопы одноглазые. Фу, гадость какая.

      Признаюсь, я немного оскорбилась. Вовсе не гадость! Не Боттичелли, конечно. Но почему обязательно всем сразу стать классиками живописи? Для начинающего вполне покатит. Кроме того, у меня есть собственный стиль. Своя манера рисовать. Я над ней столько работала, а тут обзываются всякие дилетанты.

      – Если бы я знала, к чему приведет твое увлечение рисованием, то обломала бы руки.

      – А кто хвалился перед подругами, что дочка жить не мешает? Что сидит себе тихо в уголочке и каракули малюет?

      – Ты как смеешь в таком тоне с матерью разговаривать?

      В детстве у меня много чего было, особенно альбомов и цветных карандашей. Их мне дарили по любому поводу и без повода. Лишь бы под ногами не путалась и не мешала жить своими постоянными «почему?».

      Рисунки мама спалила. Поздней зимней ночью.

      Опасалась, как бы я кому-нибудь не показала.

      Срочно накинув на плечи свое кошмарное стеганое пальто, больше похожее на халат бедного узбека, мама мелкими перебежками потрусила на помойку. Не желая пропустить акт вандализма, я направилась следом, посмотреть, что будет дальше.

      Маме приходилось рвать альбомы на листы и мять их. А то они никак не хотели гореть.

      – Какой урод изготовляет такие поганые спички, – тихо причитала мама над полупустым коробком. – У тебя зажигалки нет?

      – Не курю, – я подошла поближе разглядеть, как исчезает результат моего труда.

      Костер разгорелся классный. Вокруг него в воздухе летали черные невесомые клочья бумаги. Под светом луны они напоминали стаю нервных летучих мышей. Тонкий слой снега сразу из белого превратился в грязный. Помойка воняла, как и положено помойке. Когда пламя вспыхнуло, я увидела пробегающую мимо маленькую заблудившуюся мышь. Она прыгала словно воробей, а когда замерла на месте, обернула вокруг круглого тельца свой тонкий лысый хвостик. Не у кого было спросить, почему она так поступает. Не то себя согревает, не то хвост боится обморозить. Я протянула руку и потрогала животину.

      – Прекрати! – немедленно закричала мама. – Кусит! Гепатита тебе только не хватало.

      Мышь про гепатит ничего не знала. Она прохладными ножками проковыляла мне на руку и там принялась