Левая сторона. Вячеслав Пьецух

смертью наговорюсь! Мое такое мнение: неправильно мы живем! Точнее сказать, жили, а не живем. Надо было любить друг друга, потому что любовь – это единственная радость, которая имеется на земле. Надо было друг другу ноги мыть и юшку пить, как русские говорят. Вот чего мы с тобой ругались, Мамед, – ответь?

      – Дураки были, – сказал Мамед.

      – Я приветствую такую постановку вопроса, – на подъеме сообщил Кашлев. – То есть мне межнациональная гармония по душе!

      На этом вдруг замолчали, точно у всех и впрямь истощились силы. Сморило парней, должно быть; не прошло и получаса, как они захрапели на разные голоса.

      Воспряли ото сна они неизвестно в которое время суток, потому что все трое не курили, и потому не могли осветить часы. Проснувшись, они обменялись несколькими пустейшими замечаниями и прочно задумались о грядущем небытии. Смертные думы уже настолько их захватили, что они и потом не разговаривали почти. Кашлев немного попел вполголоса, а так не было ничего. Было настолько холодно и голодно, что кончина представлялась уже приемлемой, если даже чуточку не желанной. Спустя несчитанные часы все трое опять заснули – видать, наступила ночь.

      Проснулись они от грохота: кто-то чем-то долбил руины прямо над головой.

      – Живем, орлы! – диким голосом закричал Кашлев и по ненормальному рассмеялся.

      – Значит, все-таки землетрясение, – заключил Мирзоев.

      – Или диверсия экстремистов из Сумгаита, – сказал задумчиво Геворкян.

      – Ты все-таки думай, что говоришь! – завелся опять Мамед.

      – Кончай базарить! – вмешался Кашлев. – Снова вы, такие-сякие, принялись за свое!

      Как только настала пауза, вызванная сознанием мелочности национальных противоречий, извне донеслись странные звуки, которые вогнали парней в тяжелое удивление; именно – звучал иностранный говор и лай собак.

      – Нет, ребята, – горько заметил Кашлев, – и не землетрясение это, и не диверсия, а последняя мировая. Французы выбросили десант! Наверное, сначала американцы нанесли ракетно-ядерный удар, а потом французы выбросили десант.

      – Почему ты думаешь, что это именно французы? – спросил его Геворкян.

      – Потому что я в техникуме изучал французский язык.

      – А как по-французски будет Париж? – зачем-то спросил Мирзоев.

      – Да так и будет, только противным голосом.

      Вслед за этими словами все трое внимательно прислушались к внешним звукам: лаяли собаки, враги разговаривали ровно, уверенно, как и полагается победителям.

      – Что же теперь делать? – сказал Мамед. – Я все-таки офицер запаса, а не белобилетник какой-нибудь!

      – Ничего не делать, – ответил ему Карен. – Сдаваться будем на милость победителя. Ничего: французы – народ культурный.

      – Я тебе сдамся, я тебе сейчас сдамся! – с угрозой воскликнул Кашлев. – Зубами будем, такие-сякие, врагу глотку перегрызать, пока он нас замертво не положит! Лично я с французами еще за тысяча восемьсот двенадцатый год, ребята, не расквитался. И знаю я их культуру! Это они у себя в Париже культурные, а в тысяча восемьсот