Горький миндаль над дорогой. Сборник бессмысленных песен. Егор Александрович Киселев

послушай

      Любимая! Любовь моя, послушай,

      Давно так не терзало душу мне,

      Гляжу я в пропасть в тягостном удушье,

      Чтобы тотчас упасть, погибнуть в ней.

      Я вижу, смерть сгустилась надо мной,

      Как горький дым прокуренных ночей.

      И я иду покорно на убой,

      Склоняю голову на плаху дней.

      На суд толпы я выносил болезнь,

      Свою печаль, тревогу и сомненье,

      Но почему-то видят утешенье,

      Где я тону в смертельной мгле.

      И мой талант, мой самый тяжкий грех,

      Моим уродством был, а не отрадой,

      Я раньше этот стыд топил в вине,

      Выкуривал его в ночной парадной.

      Плевал с балкона им и под гитару пел,

      Пока не выпел душу без остатка,

      Я этой мерзостью всю жизнь болел,

      Стенал в похмелье. Но загадка

      Отнюдь не в том, что чем-то я болел,

      И точно уж не в странствиях по душам,

      А в том, что почему-то я хотел

      Всю жизнь того, что никому не нужно.

      Тростник

      Природа рассудила справедливо:

      Свобода неизвестна ей,

      Никто в ней не глядит тоскливо

      Сквозь марево печальных дней.

      В ней лист опавший умирает

      В убранстве золотом, и о судьбе

      Тяжелой страшной не вздыхают

      Здесь даже те, кто каждый день живет в борьбе.

      Зачем свобода мне, коль я не гений?

      Не Байрон, Достоевский и не Блок,

      Зачем душа томится от сомнений?

      Кому жить лучше от моих тревог?

      Кому печаль моя облегчит душу?

      Кому согреет день моя тоска?

      Нет воли выбраться на сушу

      Песчинке из великого песка.

      В хмельном чаду под сенью звездной

      Зачем мне этот горестный родник?

      Зачем шумит в ночи холодной

      Мой одинокий мыслящий тростник?

      Соль

      И все же соль не в одиночестве,

      И не в деньгах, и не в стремленье к почестям,

      Не в тишине, не в шелесте дубравы,

      Не в пении ручья и не в листе тетрадном.

      Не в вязкости чернил, не в образе портретном,

      Не в том, что всем дано, и не в запретном.

      Не в шорохе дождя, не в грозовом ударе,

      Не в трезвости и не в хмельном угаре.

      Не в тишине молитв, не в горечи проклятья,

      Не в долгих поцелуях и объятьях,

      Не в памяти и не в забвении,

      Не в радости и не в презрении.

      Не в том, чтоб ревновать супругу,

      Не в зависти к врагу иль другу,

      Не в торжестве наук, не в криках страсти,

      Не в ясности ума и не в ненастье.

      А в том, чтоб на одно мгновенье

      Забот чужих умолк бы шторм,

      Чтоб с вечностью столкнулось время,

      И завязалось бы узлом.

      Чтобы душа совпала с жизнью,

      И совесть стала вдруг чиста,

      И начинаешь, обновившись,

      Жить снова с чистого листа.

      Дурная привычка

      Иногда сигарета – единственное,

      Что спасает от безумия полного.

      Как любая дурная привычка,

      Курение – нычка, спасенье от нового

      Тюка проблем, на гриву упавшего

      Невзначай, нежданно-негаданно,

      Будто током ударило спавшего

      В черной воде прогалины

      Посредь льда Чудского озера,

      Иль Телецкого, что кому ближе;

      Четыре минуты подумать,

      Пока душа яд с фильтра лижет.

      Пока свеча горит, безумство тлеет,

      Дым режет воспаленные глаза.

      И там, где юмор не успеет,

      О многом промолчит слеза.

      Один

      Да, я один. Совсем один.

      Хотя вчера нас было двое.

      И я смотрю кино немое

      Из памяти былых картин.

      Душа в них утешенья чает,

      Но счастья там, как неба в луже,

      И только сердце сдавит туже,

      Надежда, словно снег,