Проклятие тамплиеров (сборник). Михаил Попов

волны развращенной бабьей болтовни разбивались, как морские валы о прибрежный утес. Жак де Молэ входил во все мельчайшие особенности того бесчинства, в коем купался еще недавно Арман Ги. И допрашиваемые дамы, думая, что угождают дотошному старику, не жалели красок в описании своего падения.

      Отроки и мужи, послужившие к удовлетворению содомских наклонностей комтура, были сдержаннее в словах. Во-первых, они были наслышаны о характере Жака де Молэ и знали, что подобные разговоры вряд ли могут ему понравиться, а во-вторых, мужчины вообще от природы много стыдливее женщин.

      Любимым местом, где преступник подвергал своим атакам уступчивых монахов, был скрипторий, где переписывались священные книги.

      – И ты обнажал свой срам пред ликом Библии? – потрясенно спросил капеллан одного переписчика.

      Тот рухнул на колени и разрыдался. Но это был еще не предел. Огромный, рыжебородый помощник келаря повинился в том, что уступил домогательствам Армана Ги прямо в алтаре, что комтур налетел на него, как ястреб, и совершил свое дело, «даже не затворив алтарных врат».

      Следователи были на грани обморока или, по крайней мере, умело изображали такую степень потрясения.

      Помощник келаря в качестве сексуального объекта был не привлекательнее кочерги, мысль эту, бывшую, кажется, общей, выразил генеральный прокурор, повернувшись к командору:

      – В вашем докладе речь шла о соблазнительных юнцах, брат Жоффруа.

      – Да-а, – протянул де Бонна.

      – Разврат вообще проистекает не по законам гармонии, – ответил командор Нормандии и вызвал очередного поднасильного.

      Явился молодой коренастый парнишка деревенского вида. В Байе он ходил за лошадьми и за больными, если таковые появлялись. В сравнении с ним рыжебородый, соблазненный в алтаре громила, мог быть сочтен ближайшим родственником Аполлона. Парнишку звали Лако. Смотрел он зверем. Сплюснутый нос, дырки волосатых ноздрей, низкий лоб, дикие черные волосы, во рту угольки черных неровных зубов. Ноги кривые, с толстенными икрами. И разило от него то ли чесноком, то ли мочой. То ли мочой с чесноком.

      Сказано, что уродство притягивает к себе зло. Оправдывая эту мысль, Арман Ги особенно изуверски обходился именно с этим крестьянским увальнем.

      – «…Во время противоестественного совокупления был иссекаем плеткою по плечам и спине, – читал капеллан из предоставленной командором записи, – после чего мошонка оного Лако приколачивалась бронзовым гвоздем к доске. Когда…»

      – Хватит, – сказал де Молэ и обратился к парню, – что ты сам нам скажешь?

      Парень угрюмо молчал, не было даже понятно, дошел до него вопрос или нет.

      – Он не мастер говорить, – вступил командор.

      – Ну, ладно, – Великий магистр первый раз за все сегодняшнее утро позволил себе откинуться в кресле, и так все ясно. Иди Лако.

      Наступившее после этого тягостное молчание нарушил Жоффруа де Шарне.

      – Так