Великий раскол. Даниил Мордовцев

сказывают, он своей земле, у черкас, все одно что царь, – заметила Урусова.

      – И батюшка сказывал, – подтвердила Оленушка.

      – А каким крестом он крестится, милая? – спросила серьезно Морозова.

      – Батюшка сказывал, что по-нашему, – отвечала невеста.

      – Ой ли, светик! – усомнилась Морозова. – Вон протопоп Аввакум сказывал, что они, черкасы-то, щепотью крестятся.

      – А как же у них, в Киеве, угодники-то печерские почивают? – усомнилась со своей стороны Урусова. – Коли бы они были не нашей веры, у них бы угоднички не почивали.

      – Так и батюшка сказывал, – подтвердила Оленушка.

      Видно, что «батюшка» для нее был авторитет неоспоримый: что сказал отец – то свято и верно. Притом же и само сердце подсказывало ей, что не в щепоти дело. Оно билось и страхом чего-то неведомого, и какою-то тайною радостью. Да и то сказать: гетман был и не страшен, как сразу ей показалось; она ахнула от нечаянности и стыда: шутка ли, мужчина, да еще черкашенин, увидал девку на улице! и девка глазела на него – срам да и только! А она успела заметить, что этот черкашенин молодцом смотрит, – такие усы, да бороды нет; а то все бояре, которых она видела, – все бородатые, и все на батюшку похожи… Только одно страшно – сторона далекая, незнакомая…

      И в голове Оленушки сама собой заныла горькая мелодия свадебного причитания по русой косе:

      Уж вставайте-ко, мои подруженьки,

      Уж вставайте-ко, мои лебедушки,

      Заплетите-ко мне русу косыньку,

      Русу косыньку, мелку-трубчату,

      Не во сто мне прядей и не в тысячу,

      Заплетите мелку-трубчату,

      Уж впервые ли и в остаточки…

      И Оленушка снова заплакала, закрыв лицо белым рукавом.

      В комнату вбежала маленькая царевна и бросилась к Морозовой.

      – А я все уроки выучила и больше выучила, как Симеон Ситианович мне задал, – радостно говорила она. – Завтра он меня похвалит.

      – Вот и хорошо, государыня царевна, – отвечала Морозова, лаская бойкую девочку.

      – Ну, так теперь и пастилы можно дать?

      – Можно, можно.

      Увидав заплаканные глаза у Оленушки, царевна бросилась к ней.

      – Ты об чем, Оленушка, плакала? – спросила девочка.

      Оленушка не отвечала, а только смущенно опустила голову. Маленькая царевна вопросительно посмотрела на свою мамушку.

      – Это ты ее? – спросила она.

      – Чтой-то, царевнушка! все я да я! – защищалась толстуха. – Оленушку замуж отдают.

      – Замуж! за кого?

      – Вон за того гетмана, что онамедни у батюшки царя ручку целовал.

      – A! я его видала с переходов – точно лях. – И девочка с участием подошла к Оленушке…

      – Не плачь, Оленушка, – сказала она, – вон Симеон Ситианович сказывает: у них, у черкасов, говорит, лучше жить – веселее…

      В это время кто-то торопливо говорил у дверей:

      – Государыня-царица, государыня-царица идет…

      IX. Смута в Соловках

      Таким образом, ни 11 сентября, ни последующие затем дни, на которые Никон возлагал тайные надежды, не оправдали этих надежд. Подосланный им