Вся la vie. Маша Трауб

что звучит страшнее, чем дантист.

      В школу пришли две женщины в белых халатах и прямо в классе стали проверять прикус. Мы сначала закричали: «Ура, математики не будет!» Но когда врачихи стали лезть пальцами прямо в рот, больно растягивая губы, давя на подбородок и щеки, мы были согласны хоть на две математики подряд.

      Неправильный прикус оказался у меня, у вредины Настьки и у Женьки Сидорова – моего одноклассника и соседа с шестого этажа. Женьке было все равно – у него не только прикус был неправильный, но и все остальное. С ним и так никто не дружил. А я страдала. Потому что со мной тоже перестали дружить. Меня даже не радовал тот факт, что Настька перестала быть самой красивой девочкой в классе и что она написала мне записку: «Давай теперь дружить вместе». Интересно, а Сидорову она предлагала дружбу?

      Потом мы с мамой ездили в поликлинику. Автобусы ходили плохо, и я до последнего надеялась, что автобус не придет. Потом надеялась, что мама забудет бросить пять копеек в автомат, не отмотает билет и нас высадят.

      В самой поликлинике карту нужно было бросить в специальную щель на двери кабинета. И сидеть ждать, когда вызовут. Я надеялась, что мою карту забудут в двери. В очереди всегда оказывались более опытные дети, которые рассказывали про то, что происходит «там». Если попадешь на кресло в углу – все, считай, конец. Будет очень больно. Но кричать нельзя и руками хватать врача тоже нельзя. Она возьмет и пристегнет руки ремнями. И все знали мальчика, которому руки пристегнули и он так и просидел в кабинете до вечера. Весь рот ему просверлили. А если попадешь в кресло справа – считай, повезло. Там врачица добрая.

      Мне прописали пластинку – железку на пластмассовом нёбе, которую нужно было доставать, когда ешь, и класть в стакан с кипяченой водой. Выдали ключик для подкручивания пластинки. Его нельзя было терять. Я помню привкус пластмассы во рту и ощущения, когда языком трогаешь железный механизм скрепления. Еще нужно было ездить в поликлинику на «зарядку». Врач давала мне резиновое колечко, которое нужно было перекатывать во рту по часовой стрелке. Мало того что я от страха с трудом соображала, как ходит часовая стрелка, так еще боялась это колечко нечаянно проглотить.

      По дороге в поликлинику я успокаивала себя тем, что бывает хуже. Как ни странно, успокоила Настька. Она сказала, что ей сказал мальчик, а тому сказал другой мальчик, что на другом этаже детям делают операции. Острыми ножами.

      – А что им делают? – спросила я и из-за пластинки гулко застучала зубами.

      – Уздечку подрезают, – прошамкала тоже из-за пластинки Настька.

      Что такое уздечка и зачем нужно ее подрезать, я не знала.

      – Слышишь? – опять прошамкала Настька.

      – Нет, а что?

      – Крики. Я тоже не слышу. Но тот мальчик сказал, что кричат.

      Когда мне подкрутили пластинку и мы с мамой шли по дорожке к остановке, я увидела этих несчастных детей. В окне, на первом этаже. Точнее, я увидела только спины врачей, склонившихся над креслом. Спин было