О любви ко всему живому. Марта Кетро

легли рядом и взялись за руки. Если бы ночь так и прошла, я бы все равно чувствовала себя счастливой, потому что рядом со мной был самый умный, красивый, самый лучший юноша на свете.

      Но когда я смотрела картинки, то отметила, что он очень часто сосредоточивается на женских руках и ногах. Для понимающего – достаточно, и я кончиками пальцев погладила его ладонь, а ступней тронула ногу. (Давным-давно мой первый взрослый любовник сказал, что самая крошечная женщина в постели умеет вытянуться в рост самого высокого мужчины.) И тут он, конечно, вспыхнул. И его огонь горел следующие шесть часов. Наш огонь, точнее. Потому что все мои стратегические расчеты рассыпались при первом прикосновении. И остались только жар, холод, искры и бархатный мрак – как всегда, впрочем. Как впервые в жизни – и это тоже «как всегда».

      Я стесняюсь впадать в подробности, скажу только, что он сделал меня счастливой.

      Мне показалось, что вся моя предыдущая жизнь была лишь подготовкой к встрече с ним, и все мужчины появлялись, чтобы научить меня с ним обращаться, слушать, понимать и любить.

      Конечно, после первой ночи не было речи о любви. Я влюбилась в него через месяц, в Питере.

      Тут я, пожалуй, вырежу кусок – что да как. Прямо сразу…

      Я лежу на кровати и наблюдаю, как он на полу смущенно трахает некую девушку. Это я решила поиграть с ревностью.

      Я смотрю, а мое сердце, как яблоко, кто-то очищает острым серебряным ножом. Медленно срезает тонкую шкурку, причиняя дикую боль, обнажает мягкое и нежное, иногда слизывает выступивший сок.

      Она, девушка, вдруг что-то говорит, и он останавливается. (Честно говоря, она сказала: «Ты как будто работу какую выполняешь». Еще бы, когда я тут рядом умираю от боли, ему явно не до резвых игр.) Он садится и потупляется. В этом, кстати, мы не совпали – когда дело плохо, я, наоборот, задираю голову, только уж если совсем беда, опускаю глаза. А он буквально вешает нос, очень трогательно.

      И тут я подхожу и говорю: «А со мной, ты потанцуешь со мной?» Мы встаем и начинаем танцевать, так, как текут реки, как растут деревья, как огонь сплетает языки пламени, как смерть отбирает наши дни, – то есть медленно, неотвратимо и неразрывно мы двигаемся, перетекаем друг в друга, и в конце концов я кричу. Не так, как принято – воркующе вскрикивать, – а хрипло, задыхаясь в слезах: «Не уходи, люблю, я люблю тебя». И называю его по имени.

      Его тело говорит мне все, что я хотела бы услышать. Сам он молчит, но это не имеет ни малейшего значения.

      И снова нет никого на свете, только я, вдвоем с любовью.

      Сухой солнечный Питер – нечто, чего я не видела прежде.

      Телефон утоплен в Фонтанке – для того, чтобы запутать следы.

      Любимое существо улыбается, смотрит с нежностью и восхитительно хитрит.

      Не оторвать рук от его лица, следуя за линией

      бровей, впадинами щек, изгибами губ, пугливым трепетом

      глаз под веками и хищной линией носа.

      Не оторвать взгляда от его лица, снова и снова

      очерчивая профиль на фоне темного окна.

      Не оторвать губ от его лица, шепотом