Горец. Вверх по течению. Дмитрий Старицкий

остается по-прежнему острым. Работаем. – И тут же выдал нечто обратное: – И не так, как ты взялся, словно тебе сдельно платят, а так, как я сказал вчера. Изображаем… Нам этой кучи ломаного струмента надолго хватит, а там еще подбросят. А служба между тем каждый день идет. Где смысл надрываться?

      – Не получится, – ответил я ефрейтору. – Было бы мирное время, я бы со всей душой с тобой согласился, но сейчас идет война. Не построим вовремя укрепления на перевале, вынесут отсюда винетские горные стрелки наши войска, и будем мы с тобой ударно вкалывать, но уже в плену за пайку скудную. Ты этого хочешь?

      Кузнец забрался под кепи всей пятерней.

      – М-да… Не рассматривал я этот вопрос с такой стороны.

      И мы впряглись в починку. Раскалить, выпрямить, конец расплющить, сформовать и закалить. И так двадцать три раза до сигнала горниста, который созывал на обед. Нормальная работа, никакого показного усердия. Глянули на кучу покореженного инструмента, которая и не подумала уменьшаться, махнули рукой, сняли кожаные фартуки, умылись и пошли трапезничать. Святое дело для солдата срочной службы.

      Питались мы в батальонной столовой вместе со штабными унтерами. Юнкера с офицерами вкушали отдельно для них приготовленную пищу в палатке комбата. Остальные в ротах, каждая отдельно. Впрочем, кормили неплохо, хотя гороховый суп был не со свежей убоиной, а с отмоченной солониной. Повар батальонный призывался из пафосного ресторана во Втуце, где, несмотря на молодость, трудился уже помощником шефа на кухне. Видать, ушедшие боги отпустили мне и здесь толику везения. Но только на год, потому как гражданство этому талантливому работнику общепита было до одной дверцы, а почти год он уже отслужил.

      Ну вот, сглазил.

      На третий день приперся в кузню унтер-офицер Прёмзель с претензией. Конкретно ко мне.

      – Это ты, что ль, у меня во взводе подснежником числишься?

      – Может, и я, – пожал плечами. – Откуда мне знать штабные заморочки, когда работы навал. Только в столовую и в сортир сходить есть свободное время.

      – Бросай работу и иди за мной, – сказал унтер. – Тебя командир роты требует поставить пред его ясные очи. И это… в порядок свой внешний вид приведи, а то ротный неаккуратных солдат не любит.

      – А он чё, большой начальник? – запустил я русский армейский прикол. С него обычно хохлы офигевали. Наши, российские. С украинскими хохлами послужить мне как-то не довелось.

      Но Прёмзель оказался стрессоустойчивым унтером.

      – Щас он тебе сам разъяснит, кто тут большой начальник, а кто маленький, – усмехнулся он. – Дам только один совет. Называй его не «господин капитан», а «ваша милость». Он это любит, потому как барон.

      – Это с какого такого бодуна? Я ему не крепостной, а такой же слуга императора, как и он, – набычился я.

      И очень удивился. Встреченные мною в стройбате инженеры и инженерные юнкера из аристократов снобизмом не отличались.

      – Ну, мое дело предупредить, а там как сам захочешь, – осклабился унтер. – Умылся? Пошли…