Да будет любовь!. Виктория Александер

общественного положения и возраста, они словно явились из отдаленных друг от друга цивилизаций. Склонный к цинизму Уортон, обладатель красивой внешности и тяготеющий к печальным размышлениям брюнет, являл собой полный контраст Кавендишу, который выглядел по-мальчишески задорно. Кавендиш то и дело попадал в любовные переделки, тогда как Хелмсли был среди них истинным оптимистом и любил добрую шутку, веселое пари и хорошую одежду. Что касается Оливера, то он неким странным образом сочетал в себе качества каждого из друзей.

      Все они посещали одну и ту же школу, но по-настоящему стали друзьями недавно, когда сделались завсегдатаями одного и того же клуба и одних и тех же светских мероприятий. Дружба Оливера с Хелмсли началась с того времени, когда он весьма безуспешно домогался руки младшей сестры Хелмсли. Каким образом отношения всех четверых столь быстро перешли в крепкую дружбу, до сих пор оставалось для них предметом жарких споров.

      Случались моменты, когда самым важным для приятелей оставалась честность. Бывали случаи, когда им приходилось закрывать глаза на некоторые неблаговидные факты – преимущественно эти ситуации касались прекрасного пола, который традиционно является одной из возможных причин попадания в экстремальные ситуации и злоупотребления спиртным.

      Был ли сейчас именно этот момент и требовалось ли проявить достаточную меру честности?

      Оливер вздохнул.

      – Джонатон Эффингтон, лорд Хелмсли, наследник герцога Роксборо, – Оливер направил обвиняющий перст в сторону друга, – ты, конечно, приятный человек, и…

      – И тебя любят женщины, – подхватил Кавендиш, – но…

      – Никаких «но». По-моему, это очень даже неплохо. – Хелмсли растянул губы в улыбке. – Разве плохо быть приятным?

      – А ты не заметил, – Уортон прищурился, – что это сводит всех нас с ума?

      Хелмсли рассмеялся:

      – Не говори вздор!

      Оливер нахмурился:

      – Когда ты прекращаешь связь с женщиной или перестаешь флиртовать с молодой леди, они, судя по всему, нисколько не сердятся на тебя…

      – Разумеется, не сердятся. А почему бы им… – неожиданно Джонатон замолчал. – Впрочем, что ты конкретно имеешь в виду?

      Оливер понизил голос:

      – Тебе когда-нибудь случалось разозлить женщину до такой степени, что она швыряла в тебя вазу?

      – Или давала пощечины? – предложил Уортон. – Била изо всех сил?

      – Бросала твою одежду в камин, и тебе не оставалось ничего другого, как тайком пробираться к карете, накинув на себя лишь прозрачный женский халат? – подхватил Кавендиш. – Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду…

      – Не могу сказать, что вполне понимаю, – стоически возразил Хелмсли. – И не вижу ничего дурного в том, чтобы быть приятным.

      – Но ведь чем-то ты пожертвовал ради того, чтобы быть приятным?

      – Пожертвовал? – Брови Хелмсли взлетели вверх. – И чем же именно?

      – Страстью. – В голосе Уортона послышалось сожаление.

      Хелмсли фыркнул:

      – Вздор,