Императрица после смерти. Екатерина Скибинских

фигуру. Чтобы не расстраивать отца. Но и это не помогало. Периодически он свирепел, хватал меня за руку, больно сжимая пальцами, и шипел что-то по поводу моего не подобающего вида. «Слишком откровенно!». Смешно. Я даже перестала косметикой пользоваться… Почти. Имея перед глазами пример в виде матери, которая даже на первый этаж не спускается не накрашенной, трудно полностью отказаться от этого блага человечества. Но я и не злоупотребляла этим: карандаш для бровей и для глаз – вот и все. Конечно, благодаря нелестным комментариям отца в мою сторону, иллюзий по поводу своей внешности я не питала. Но и быть совсем уж неухоженной – также позволить себе не могла.

      После моего четырнадцатилетия все стало только хуже. Отец стал поднимать на меня руку. Я не понимала за что заслужила такое отношение, да и сейчас не пойму. Иногда поводом служило просто его плохое настроение. Руки постоянно были в синяках, да и на животе и ребрах часто синели уродливые пятна. Пожаловаться я никому не могла – однажды пыталась рассказать матери, но она сдала меня отцу. Тогда он избил меня так, что сломал руку и сильно «разукрасил» лицо. По официальной версии я упала с лестницы. Но еще долго я вспоминала то, как я его умоляла не делать этого и обещала никому никогда ничего не говорить. А также ужасающий хруст кости, когда он резко дернул ее на себя со словами: «Запомни это, в следующий раз будет хуже». После чего ушел. Я же потеряла сознание от боли. Хорошо, что хоть в больницу отвез – наложить гипс, всё там сокрушаясь, что дочь на каблуках ходить не умеет, вот и упала.

      Я уже даже не пыталась разобраться в причинах или как-то бороться с этим. Надеялась, что это лишь такой период и спустя какое-то время он поймет, что не прав и все прекратится. Но становилось только хуже. Мать он не бил. Только меня. После перелома я старалась вообще с ним не пересекаться и уже ни на что не надеялась. Но он частенько стал заходить ко мне в комнату. В наше время довольно много информации о насилии в семье. Но, к счастью, никаких поползновений в плане интима отец не делал. Просто бил и унижал.

      Иногда я всерьез думала о смерти. Вечерами я мечтала, что смогу уехать, буду сильной, смогу жить одна… Но на утро вновь принимала жизнь такой, какая она есть. Я смирилась с тем, что являюсь слабой бесхарактерной личностью.

      С матерью не вышло доверительных отношений, с отцом я старалась не пересекаться. Условия для совместного проживания были далеки от идеальных. Большую часть времени я проводила у себя в комнате, не смотря на то, что отец туда имел неограниченный доступ, изредка перемещаясь в закуток за огромной пальмой в кадке на лестнице. Но спрятаться от него невозможно – только разозлит. Обычно я просто читала книгу, делала уроки или смотрела фильм. До тех пор, пока не придет отец или не нужно будет идти на занятия.

      А еще я рисовала. Много рисовала. Не сказать, что я была в этой сфере особо талантливой, но я и не претендовала на первенство. Рисование для меня было некой отдушиной. На бумагу я могла выплеснуть боль и разочарование, даже протест.