Тень короля. Мелисса Ландерс

лестнице Сериз спустилась из своих покоев на второй этаж. Она надела свежее платье и оттерла лицо и руки почти до скрипа. Проведя ладонью по плиссированным юбкам, девушка вновь восхитилась нежным переходом цвета от кипенно-белого на лифе до полночно-черного на подоле. Оттенки сменялись на ткани так плавно, что она не могла с уверенностью сказать, где заканчивается один и начинается другой. Как и остальная одежда, это платье являло ее статус Видящей-ученицы – не такое затейливое, как расшитые золотом облачения Матери-настоятельницы, но более изысканное, чем серые холщовые одежды слуг. Шелковистая ткань была гладкой, как стекло, и шелестела при движении, но больше всего ей нравился переход оттенков: он символизировал баланс между светом и тьмой, отражая самую суть богини Шиеры.

      Сериз боялась дня, когда придется снять его навсегда.

      Выйдя во дворик, она взглянула на оранжерею слева от лестницы и осознала, что напрягла плечи. Девушка медленно проделала несколько дыхательных практик для успокоения и, чувствуя, как расслабляются мышцы, подняла взгляд к куполообразному потолку, где двигались написанные особыми красками сцены из истории ее народа.

      На первой фреске Шиера создавала четыре массива земли и запускала мир вращаться вокруг солнца. Эти четыре земли-владения – Калатрис, Мортара, Солон и Петрос – содержали все известные формы жизни. Каждым из них правила одноименная династия. Истинного же облика Шиеры не знал никто. Единственный раз она посетила мир смертных тысячу лет назад во время Великого Отречения, и свидетельства тех времен изрядно разнились. Здесь художник наделил ее яростной красотой: тело было могучим, а лицо делилось на равные половины, одна из которых лучилась милосердием, а вторая была искажена гневом. Сериз нравилось представлять богиню именно такой, хоть темная половина и пугала ее, если девушка смотрела на нее слишком долго.

      Сериз вздрогнула и отвернулась.

      Аромат луноцветов встретил ее до того, как она пересекла дворик и подошла к двери. Внутри, пройдя сквозь марево влажного воздуха, она увидела родителей на бархатном диване, с чашками чая в руках. Они склонили друг к другу темноволосые головы – такого же цвета, как и у нее, – в тихой беседе. Когда они повернулись к дочери, та робко улыбнулась.

      – Дорогая, – сказала мать, поставив чашку на столик и раскрыв в приветственном объятии руки, затянутые в шелковые рукава. Ее янтарные, как у Сериз, глаза светились таким воодушевлением, что дочь почти забыла о своих тревогах. И не вспоминала до тех пор, пока объятия не разомкнулись и мать не отстранилась, подняв брови в безмолвном вопросе.

      – Ничего не изменилось, – призналась Сериз.

      Мать внезапно заинтересовалась узорами на полу. Отец тоже опустил взгляд. Разочарование повисло в воздухе столь же плотно, как теплый туман в оранжерее.

      Не поднимая глаз, отец кашлянул:

      – Но времени еще достаточно, дорогая.

      – Мать-настоятельница говорит то же самое, – ответила Сериз.

      – И она права, – раздался новый