Поворот винта. Генри Джеймс

впрямую.

      – Очень жаль. Ведь иначе я ничего не пойму.

      – В самом деле, почему бы сразу не внести ясность? – спросил кто-то из гостей.

      Дуглас встал.

      – Хорошо, завтра. А теперь я, пожалуй, пойду спать. Спокойной ночи.

      Взяв свечу, он удалился, предоставив нам теряться в догадках. Сидя в большом сумрачном зале, мы слышали, как на лестнице стихали его шаги. Первой заговорила миссис Гриффин:

      – Хотя мне не удосужились сказать, в кого была влюблена эта особа, я догадываюсь, в кого был влюблен Дуглас.

      – Но гувернантка была десятью годами старше, – возразил ее муж.

      – Raison de plus[1] – в таком возрасте! Но как трогательно с его стороны так долго хранить эту тайну.

      – Сорок лет! – вставил Гриффин.

      – И вдруг внезапное, как взрыв, признание.

      – Ну, не совсем так. Это знаменательное событие произойдет только в четверг утром, – уточнил я, и все гости согласились, что пока нам остается лишь с нетерпением ждать. Поскольку прозвучала последняя история, хотя и незаконченная, скорее похожая на пролог к роману с продолжением, мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись, вооружившись свечами (по выражению кого-то из гостей).

      Как мне стало известно на следующий день, письмо и ключ с первой же почтой были отправлены на лондонскую квартиру Дугласа. Но хотя об этом как-то само собой узнали все – а возможно, именно благодаря этому, – никто не допекал Дугласа расспросами, все притихли в ожидании вечерних сумерек, которые, как нам думалось, создадут настроение, располагающее к откровенности. И мы не обманулись в своих надеждах – Дуглас действительно не таился от нас, как накануне, он сам готов был рассказать все, что знал, и не замедлил объяснить причину перемены. Мы вновь собрались у камина, где в сочельник развлекали друг друга страшными историями. Оказалось, повесть, которую нам обещали прочитать, нуждалась в кратком предисловии. Позвольте, и без промедления, объяснить, дабы впредь к этому не возвращаться, что повествование, которое я представляю на суд читателя, – это точная копия, собственноручно сделанная мною, но спустя несколько лет, с рукописи, принадлежавшей Дугласу. Наш бедный друг, чувствуя приближение смерти, передал мне записи, которые в то памятное Рождество получил по почте на третий день и вечером начал читать своим притихшим слушателям. К тому времени дамы, заявившие, что останутся, по счастью, покинули нас, поскольку заранее назначили отъезд; однако они, как и все, были заинтригованы услышанным вступлением. Впрочем, после их отъезда круг слушателей, собравшихся у камина, стал только теснее и интимнее, и все мы, внимая рассказу, с каждым вечером все более содрогались от ужаса.

      Итак, поскольку начало истории в рукописи было опущено, то, чтобы избежать недоуменных вопросов, Дуглас решил предварить чтение кратким вступлением. Началось же все с того, что будущая знакомая Дугласа, младшая дочь бедного сельского священника (в ту пору ей было двадцать лет), приехала в Лондон, чтобы получить первое в своей жизни место домашней учительницы. Ей предстояло встретиться с человеком, на

1

Тем более (фр.).