Странница. Преграда. Сидони-Габриель Колетт

стоишь.

      Маленькие красные глазки Саломона становятся еще меньше. Его тяжелая рука на моем плече вроде бы ласкает меня, но хочет раздавить:

      – О ядовитое семя! Погляди-ка на нее, Браг! И этому ребенку я сделал ее первый договор!

      – Этот ребенок давно уже вырос, старина, и ему необходимо обновить свой гардероб. Мой костюм в пантомиме «Превосходство» уже никуда не годится. А за новый надо отдать не меньше тридцати золотых, и башмачки для танца сносились, и тюлевое покрывало, а еще все аксессуары! Ты даешь мне на них деньги, старый негодяй?

      – Ты только погляди на нее, Браг! – повторяет Саломон. – Мне стыдно за нее перед тобой! Что ты о ней думаешь!

      – Я думаю, – спокойно говорит Браг, – что она поступила бы правильно, согласившись на эти гастроли, но совершила бы ошибку, если бы дала тебе шестьсот франков.

      – Хорошо. Верните мне контракт.

      Тяжелая рука отпускает мое плечо. Саломон как-то разом сморщился, побледнел и сел за свой письменный стол в английском стиле, не удостаивая нас даже взглядом.

      – Кончайте ломать комедию, Саломон! Когда я начинаю злиться, мне уже на все плевать, и если меня дурачат, то я не задумываясь откажусь от любого ангажемента.

      – Мадам, – отвечает Саломон с достоинством, ледяным тоном, – вы говорили со мной как с человеком, которого вы презираете, и это ранило мое сердце!

      – Слушай, ты… – вдруг вмешивается Браг, не повышая голоса, – кончай трепаться! Шестьсот франков с ее доли, четыреста пятьдесят с моей… Ты что, принимаешь нас за немецких акробатов? Дай-ка сюда эти листочки, сегодня мы подписывать не будем. Мне нужны сутки, чтобы посоветоваться со своей семьей.

      – Тогда все погорело, – бросает Саломон скороговоркой, но как-то неуверенно. – Люди, которые подписали этот контракт, – директора шикарных заведений, они… не любят, когда их заставляют ждать, они…

      – …сидят задницей в кипящем масле, знаю, – прерывает его мой товарищ. – Так вот, скажи им, что я зайду к тебе завтра… Пошли, Рене!.. А ты, Саломон, получишь с каждого из нас по семь с половиной процентов. Я считаю, что и это чересчур щедро.

      Саломон вытирает платком сухие глаза и мокрый лоб:

      – Да-да, вы оба хорошие свиньи!

      – Но и про вас не скажешь, Саломон, что вы так хороши…

      – Оставь его, Рене, ведь это золотой человек! Он сделает все, как мы хотим. А кроме того, он тебя любит, ведь так, Саломон?

      Но Саломон дуется. Он отворачивается от нас, словно толстый ребенок, и говорит плачущим голосом:

      – Нет. Уходите. Я не хочу вас больше видеть. Я переживаю настоящее горе. С тех пор как я занимаюсь контрактами, меня впервые так унизили! Уходите, мне необходимо побыть одному. Я не желаю вас больше видеть.

      – Ладно. До завтра.

      – Нет-нет! Между нами все кончено!

      – Так, значит, в пять часов?

      Саломон, не вставая из-за стола, поднимает к нам полные слез глаза:

      – В пять? Я еще должен из-за вас отменить свидание в «Альгамбре»! Не