Заигрывающие батареи. Николай Берг

бывает огонь на уничтожение. Когда тебя должны просто выжечь, чтоб одни подметки остались…

      – И те на расстоянии в тридцать метров, – хмыкнул Гусь.

      – Точно так. Вот это – самое худшее. Когда можно заметить, что огонь ведут вдумчиво, по правилам, с задержками на корректировку и чем дальше – тем гуще и точнее сыплют. Тут уже не отсидишься, потому что будут бить до результата.

      – До подметок.

      – Да. И здесь либо сидеть, пока не убьют, либо отходить, потому как, скорее всего, убьют. Умный командир это сразу понимает. Опытные зольдаты – и уж тем более офицеры – шестым чувством ощущают, что за них всерьез взялись. Потому под любым предлогом, но вылезай из-под огня. Иначе – закопают оставшиеся вместо тебя ошметья. Снарядами.

      – А шестое чувство как проявляется? – очень серьезно спросил заряжающий.

      – У всех по-разному. Отец говорил (только не ржать, прохвосты), что у него крутило живот, и затылок леденел.

      – Понос, – кивнул без смеха очкарик, стремительно черкая загогулины.

      – Нет, не понос. Просто крутило-вертело в брюхе. А кого-то, наоборот, в жар кидает, другой зевать начинает, у того зубы прихватывает, кто ссытся каждые пять минут, словно у него краник сорвало, а кто и да, с поносом. Но чует человек, когда его собираются убить всерьез. По-разному выражается, но чуют люди.

      – Ангел-хранитель намекает, что против снарядов не умеет…

      – Сказано все точно, только тогда не было «сталинских органов», – добавил Гусь.

      – Бывает еще на войне, что просто – не повезло. Удача – ветреная девчонка, не успеешь задрать ей юбку, как убежит, хлестнув тебя подолом по морде, – философски заметил очкарик.

      – Моему отцу отчекрыжили пальцы на ногах. «Окопная стопа». Но он считал, что ему повезло. А у Гуся старикан тоже считает, что дешево отделался, по сравнению с теми камрадами, которых барабанный огонь перемешал с землей, – пожал плечами Поппендик.

      – А твой папенька был на фронте? – спросил каким-то вялым и тусклым голосом своего неприятеля водитель.

      – Конечно. Пошел добровольцем в первую неделю войны, – немного удивленно ответил заряжающий.

      – В штабе, само себе разумеется? Или на дальнобойных ворчунах?

      – Нет, сначала техником, потом авиатором, – не моргнув глазом, ответил очкарик, невозмутимо намазывая себе на подчерствевший кусок хлеба «масло для героев», как иронично назывался в вермахте маргарин.

      – Ну, естественно… Не ранен?

      – Обгорел один раз, – вздохнул заряжающий и неторопливо откусил кусочек хлеба.

      – Подбили? – настырно, словно пьяный, продолжил вопрошать Гусь.

      – Нет, закоротило новомодное электрическое обогревание летного костюма и шлема. Пока посадил свой «Фоккер», получил ожоги. А почему тебя это интересует? – внимательно посмотрел на странно ведущего себя водителя сын бонзы.

      – Да так… Твой папаша из богатой семьи. Вот и вся удача. А мой старикан – из крестьян. Твой, понятно, идет в