Эдит Пиаф. Я ни о чем не сожалею…. Эдит Пиаф

встреча произошла по воле провидения, в то время он как раз тяжело переживал смерть любимой матери. Семьи у него не было, не было и друзей, хотя он знал весь Париж. Лепле вел блестящий, бурный, веселый образ жизни и был одинок. Я тогда тоже похоронила свою двухлетнюю дочь Марселлу, умершую от менингита. Одиночество сблизило нас. В первый же наш совместный выезд в город мы отправились на кладбище Тиэ, где покоились его мать и моя дочка.

      – Это они, – сказал он мне, – пожелали, чтобы мы встретились и не были одиноки…

      Лепле умер. Что мне осталось? Я тщетно задавала себе этот вопрос. Любовь? Я как раз находилась под тяжестью одного разочарования, которое вызывало лишь мысли о самоубийстве. Работа? Она меня больше не интересовала. За многие недели я не разучила ни одной новой песни, я больше не репетировала, ничего не хотела делать. Усталая, потерявшая надежду, силы и волю, я чувствовала, что «качусь в пропасть». День, когда я снова стану уличной певицей, предсказанный мне после смерти Лепле, был явно не за горами…

      По окончании срока контракта в Ницце я вернулась в Париж. На следующий день позвонила Раймону Ассо.

      – Раймон, ты не хотел бы заняться моими делами?

      – И ты еще спрашиваешь? – сказал он таким тоном, что у меня радостно забилось сердце. – Я жду этой минуты уже год. Бери такси и приезжай.

      Я была спасена.

      IV

      Я ничего и не знаю о нем…

      Ночку одну провела с пареньком

      Из Легиона.

      Утром ушел мой милый дружок,

      А над притихшей землею восток

      Алел влюбленно.

      Славно и сладко было мне с ним,

      С ладным и статным солдатом моим

      Из Легиона.

      Был он ветрами пустынь опален.

      В душу глазами горячими он

      Глядел влюбленно.

      Я познакомилась с Раймоном Ассо у издателя Миларского, когда еще пела у Лепле. Как-то раз находившийся у него господин сел за рояль и попросил меня послушать песенку. С искренностью простушки, которая не умеет скрывать свои мысли, я заявила, что слова мне нравятся, а музыка – нет. Я не знала, что за роялем сидел сам композитор.

      Он был достаточно тактичен, чтобы не сказать мне об этом, и достаточно умен, чтобы с улыбкой заметить:

      – В таком случае можете поздравить автора текста. Это он сидит на диване…

      То был Раймон Ассо. Длинный, худой, нервный с очень черными волосами и загорелым лицом, он с бесстрастным видом смотрел на меня, внутренне наслаждаясь комизмом этой сцены. Затем встал, мы поболтали с минуту, сразу почувствовав друг к другу симпатию, и у меня, сама не знаю отчего, появилось убеждение, что мы скоро увидимся снова.

      И не ошиблась. Три дня спустя, когда я без дела бродила по своей комнате в гостинице Пиккадили на улице Пигаль, меня позвали к телефону. Говорил друг, служивший посыльным в большом отеле на площади Бланш.

      – Я тут с приятелем, который видел тебя у одного издателя. Он страшно взволнован и хочет с тобой поговорить.