Кольцо императрицы (сборник). Михаил Волконский

так вот девушку-то воспитали в шелку да в бархате, а теперь и стоп, и ничего…

      – Как же она теперь?

      – У матери живет. У матери ее есть какое-то именьице… так совсем уж почти ничего. Их две дочери…

      – А мила, очень мила!.. Надо подойти к ней, все-таки я ее отца помню, помню и очень даже…

      Старики прошли по тому направлению, где сидела Соня.

      – Ах, Соголева, – вспомнил Левушка, когда отошли старики, – мне надо тоже подойти к ней!

      – Левушка ухаживать собирается! – заметил кто-то, но Торусский, не обратив внимания, выждал, пока подошедшие к Соне старики, навстречу которым она встала, отошли от нее, и довольно уверенной походкой направился к девушке.

      По тому удивленно-вопросительному взгляду, который она остановила на Торусском, видно было, что она имеет о нем очень неясное представление. Но он не смутился. Подойдя к Соне, он учтиво отставил левую ногу назад, прижал к груди шляпу и поклонился, как это мог только сделать вполне благовоспитанный человек. Кланяясь, он задел кого-то из проходивших сзади шпагой, но это нисколько не помешало строгой выдержанности его поклона.

      Соня присела.

      – Я не осмелился бы подойти, – начал Левушка, продолжая прижимать шляпу, – если бы не имел к тому особого интелеса…

      Соня вдруг улыбнулась, как улыбаются обыкновенно, глядя на портрет мельком знакомого человека, когда вдруг узнают его. Слово «интелес», произнесенное Левушкой на свойственный ему манер, вдруг напомнило Соне, кто он такой, и она узнала в этом вежливо раскланивавшемся пред нею молодом человеке с веснушками и вздернутым носиком Торусского, которого встречала у одной из своих приятельниц, Наденьки Рябчич.

      – Я вас у Рябчич встречала, – сказала она.

      – Совелшенно велно, – подтвердил Левушка, – но я не осмелился бы подойти, если бы не имел к тому особого интелеса.

      Он заладил об интересе, потому что ему хотелось поскорей сказать, в чем заключался этот интерес.

      – Особый интерес? – переспросила Соня, видя, что этого ему хотелось.

      – Да, у меня есть вам пеледать поклон, – и он опять, прижав шляпу, поклонился, опять задев проходивших шпагою.

      – Осторожнее, молодой человек! – сказали ему сзади.

      Левушка обернулся, стал извиняться, топчась на месте и стараясь, как бы не наступить еще кому на подол, и, когда обратился наконец снова к Соне, возле него стоял Ополчинин.

      – Представь меня, пожалуйста, – сказал он Левушке, поклоном показывая на Соню.

      Левушка видимо нехотя исполнил его просьбу.

      Музыка, состоящая из клавикорд, скрипки и виолончели, заиграла в это время менуэт, и Ополчинин ловко расшаркался пред Соней, приглашая ее идти.

      Ополчинин был видный и бравый молодец, с ним не было стыдно пройти в паре. Соня выпрямилась, незаметным, свойственным только девушкам, движением, которое является у них вместе с сознанием, что сейчас ими будут любоваться, как-то встряхнулась вся и, милая и грациозная, протянула свою маленькую затянутую в перчатку руку своему кавалеру.

      Ополчинин танцевал скорее плохо, чем хорошо,