Обрученная с врагом. Ольга Дмитриева

решительно вскинула голову и спросила:

      – Попытаетесь помешать мне?

      Меня одарили еще одним оценивающим взглядом. Потом Эйден скрестил руки на груди и ухмыльнулся:

      – Отец просил меня об этом. Знаете, леди Суру… Не все выходят из Пещеры Испытаний в добром здравии.

      – Знаю, – коротко ответила я.

      Значит, Юлиус Ару рассчитывает на это? Что я могу повредить ядро и остаться калекой?

      – Она сдаст, – уверенно произнес Рой.

      – И? – неожиданно серьезно уточнил Эйден. – Что дальше? Приведешь ее в наш дом? Посадишь к нам за стол?

      – Я в этом доме давно не живу и не собираюсь. Обойдемся без вашей милости.

      Эйден устало вздохнул:

      – Ты нашел очень правильное слово, Рой. Милости. То, что ты живешь, – милость отца. Он должен был убить тебя в колыбели, орущего младенца с красной меткой на груди. Или тогда, когда я принес ему сборный отчет об открытых вратах и сравнил с записями о пробуждении твоей метки. Ну на худой конец тогда, когда ты приполз к открытым вратам. Но что? Правильно, он этого не сделал.

      – Считаешь, что он сохранил мне жизнь зря?

      – Нет. Как бессмертный, ты приносишь несомненную пользу городу. И роду. Но леди Суру несколько портит эту идиллию. Поэтому предлагаю вам обоим еще раз подумать о том, к каким последствиям приведут ваши действия.

      Он смотрел на нас неожиданно серьезно, и я немного растерялась. Нас пришли отговаривать? Это один из Ару, и он не сгорает от ненависти к Суру? Странно.

      Спокойный тон брата только разозлил моего учителя.

      – Все сказал? – мрачно спросил он.

      Эйден печально улыбнулся:

      – Не совсем. Сегодня наш дом посещали Хейги. И вместе с Никодемусом была одна рыдающая девица. Так что оглядывайтесь оба почаще.

      – Какая трогательная забота, – скривился учитель.

      – Не хочу, чтобы мои старания пропали зря, – пояснил Эйден. – Ведь это я унес тебя от Адских врат в тот день и уговорил отца не убивать тебя.

      С этими словами он постучал по стенке кареты, и она резко остановилась. А затем, не прощаясь, вышел на улицу и растворился в ночи. Экипаж снова набрал ход, а я повернулась к Ару. По его лицу совершенно ничего нельзя было понять. Похоже, признание брата стало для него неожиданностью.

      – Рой… – тихо позвала я.

      – Все хорошо, – напряженно ответил он. – Почти приехали. Завтра нам в патруль, так что…

      Договорить он не успел. В то же мгновение его взгляд на миг стал таким, каким я давно его не видела, – остекленевшим и пугающим. Он смотрел куда-то в пустоту.

      Прежде чем учитель сам успел коснуться груди, там оказалась моя ладонь и белая корка льда, тонкая и хрупкая. Жар чувствовался даже через нее.

      Ару накрыл мою ладонь своей рукой и прохрипел:

      – А старики-то не врали… Затишье перед балом было плохой приметой.

      – Врата? – холодея, спросила я.

      – Врата, – подтвердил он. – Нужно ехать к Первой Цветочной. Сегодня там Руперт, и ему понадобится наша помощь.

      Но