Русский сценарий для Голливуда. Библиотека приключений. Том 1. Александр Кваченюк-Борецкий

приласкай пожарче! Приголубь, Софьюшка!

      По второму голосу, отрывистому и гортанному, Люба поняла, что ночным собеседником мамы был не кто иной, как Елизар Артамонович.

      – Не могу, Еля! Не обессудь. Никак не могу! Я люблю Гаврила!

      – Ну, так, а я – чем хуже?

      – Ничем! Ты – лучше!

      – За чем же дело стало?

      Потом за стенкой шумно засопели. Заскрипела кровать. Через минуту, другую, а может, и больше все унялось.

      Наутро Софья Паладьевна, такая же бодрая и энергичная, как всегда, влажной тряпкой протирала в доме полы, хлопотала у печи. Елизар Артамонович не завтракал, сославшись на нездоровье. Уединившись в своей комнате, он за все утро не вышел из нее ни разу. Люба без конца косилась на мать. Но не заметила в ней ни тени смущения или раскаянья. Софья Паладьевна, как будто бы, и не амурничала с калекой прошлой ночью. А, может, и так ничего не было, и Любе все это только попритчилось?

      День за днем в семье Артемьевых все шло своим чередом. Софья Паладьевна была с родными сдержанна и даже холодна. Но зато, как и всегда, активно хозяйствовала. Летом в колхозе работы поубавилось, и в большинстве своем Гаврил Артамонович баклушничал дома. Он, то маялся с похмелья, то лупил самогон на пару с Елизаром Артамоновичем. Последний выглядел заметно оживленнее, чем всегда. Шутил да острил невпопад. Явно с ним творилось что-то неладное. Немногословный, он вдруг – айда анекдоты старшему брату травить.

      Мол, собрались за круглым столом Черчилль, Рузвельт и Сталин, чтобы решить, что с Гитлером делать после того, как возьмут его в плен. Черчилль говорит: «Сначала я выжгу ему глаза сигарой, а потом отправлю в Тауэр!» Рузвельт заявляет: «Я переломаю Гитлеру все кости, а потом посажу на электрический стул!» Дошла очередь до Сталина: «Еву Браун я отдам Берии, а Фюрера сошлю на Кавказ. Пусть сначала баранов научится пасти, а потом войну мне объявляет!» Ха-ха-ха!.. Хи-хи-хи!

      Листья жухли. Рядили нудные дожди, а братья пьянствовали, не просыхая. Софья Паладьевна не мешала мужикам всласть куролесить. Зато у Гаврила Артамоновича беспричинно чесались на жену кулаки. То плохо прибралась она: в доме – грязи больше, чем в нужнике, то скотину впору не накормила… Все – не так, не по нем! Софье Паладьевне, хоть, из дому беги, до того умаял супруг попреками! Елизар Артамонович давай заступаться за золовку.

      – Ну, чего ты, Гаврила прицепился к бабе своей, точно репей – к юбке!

      Но это еще больше покоробило главу семейства.

      – А ты – кто, здесь, такой? Сиди и помалкивай! Вот когда женишься, тогда и поглядим, каков, ты, муженек будешь?!

      – Да, уж, не тебе чета, Гаврила!

      – Вон ты как заговорил, калека двадцатого века! – вскипел вдруг Гаврил Артамонович. – Ты, наверно, завидуешь мне потому, что сам ни на что не годен! Своей бабы не имеешь, а перед моей выкомариваешься! Что не так, скажешь?

      А Елизар – ему:

      – Дурак