Звездный билет. Апельсины из Марокко. Пора, мой друг, пора. Василий Аксёнов

ну тебя.

      – Я прошу, подбрось монетку.

      Димка вынул из кармана пятак и подбросил его.

      – Что? – спросила Галя.

      Монетка лежала орлом. Димка поднял ее, сунул в карман и сказал:

      – Решка.

      Галя села. Они смотрели друг на друга.

      – Димка, я не пойду с вами. Я остаюсь здесь.

      Всю жизнь он будет помнить то, что произошло дальше. Всю жизнь ему будет противна жизнь при воспоминании об этом. Как он буйствовал, и как умолял ее, и как крикнул ей в лицо то слово, и как потом просил прощения, обещал все забыть, и как он заплакал.

      Последний раз он плакал четыре года назад в пионерском лагере, когда его на глазах всего отряда в честном поединке отлупил Игнатьев. Кто мог знать, что Игнатьев целый год занимался в боксерской секции? Дней через десять после этой истории он снова плакал. Но вовсе не из-за Игнатьева. Он лежал в траве и смотрел в голубое небо, куда взлетали стрелы малышей из 4-го отряда. О чем-то он думал, он сам не понимал о чем. Может быть, все-таки об Игнатьеве, о том, что через год он ему покажет, а может быть, о Зое, вожатой 4-го отряда. Было забавно смотреть, как стрелы летели ввысь, исчезали в солнечном блеске и появлялись вновь, стремительно падая. Малыши для утяжеления вбивали в наконечники гвозди. Шляпкой вперед, конечно. Он на мгновение закрыл глаза, и одна такая стрела попала ему прямо в лоб. Бывает же такое! Малыши испугались и убежали, а он перевернулся на живот, уткнулся носом в землю и заплакал. Не от боли, конечно. Было не больно. Но все-таки страшно обидно – попасть прямо в лоб. Как будто мало места на земле. Потом четыре года он не плакал. И когда его била шпана в Малаховке, молчал. А вот теперь снова.

      Плакал из-за потрясающей обиды и из-за того, что рисовало ему нехорошее воображение. Плакал неудержимо, истерика тащила его вниз, как горная река. Он презирал себя изо всех сил. Разве заплачут ремарковские парни из-за обманутой любви? Пойдут в бар, надерутся как следует и будут рассуждать о подлой природе женщин. Почему же он не может послать ее подальше и уйти, насвистывая рок-н-ролл? Он презирал себя и в то же время чувствовал, что словно освобождается от чего-то.

      Когда он оглянулся, Гали вблизи не было. Он увидел, что она у янсонсовского крыльца разговаривает с ребятами. Он увидел, что Юрка замахнулся на нее, а Алик схватил его за руку. Галя взбежала на крыльцо и скрылась в доме, а ребята вышли со двора и сели на траву возле забора.

      Только мужская дружба и стоит чего-нибудь на этом свете. Ни слова об этой… Как будто ее и не было.

      – Томас мировой рекорд поставил. Прыгнул на два двадцать два.

      – Жуть!

      – Пошли, ребята, выкупаемся в этом цивилизованном море?

      Море в этот день было похоже на парное молоко. Далеко от берега кто-то брел по колено в воде. Купаться, в общем-то, не хотелось. Хотелось есть. Ох, как хотелось есть!

      – В конце концов, я могу позвонить деду. Он у меня, в общем-то, прогрессивный, – неуверенно сказал Алик.

      Димка взглянул на него волком.

      – Но жрать-то все-таки мы что-то должны в дороге, – пробормотал Юрка.

      Димка и на него посмотрел. Они замолчали. Они вдруг почувствовали себя маленькими и беззащитными перед