Ню. Данила Чебоксаров

еожиданности уронила завтрак на пол.

      – Бля, Майк, ты совсем стыд потерял?!

      Сын без малейшего стеснения вошёл на кухню с полноценно эрегированным фаллосом. Орган у него был здоровенный, толстый и длинный, и стоял безукоризненно вертикально.

      – А что? – невозмутимо отозвался сын и включил электрический чайник.

      Мишка обрит наголо; он был патологически ленив, и мать два раза в месяц стригла его под ноль триммером – чтобы не мыть голову.

      – Что что?! – воскликнула она. – Ладно ты просто нагишом расхаживаешь, а тут со стоячим!

      – Против природы не попрёшь, – веско заявил сын, взял чашку и положил в неё растворимый кофе и сахар. – Утренний стояк.

      – Против природы может и не попрёшь, но прикрыться-то можно!

      – Зачем?

      – Затем, что я твоя мама, и ты меня смущаешь! – молвила Дарья, отводя взгляд.

      – Поглядите-ка, какая целочка! – хмыкнул Мишка.

      – Так! Михаил Ильич, ты как с матерью разговариваешь?! Совсем берега потерял?

      – Мамк, харэ выёбываться, лады?

      Мать всплеснула руками и вышла из кухни. Когда через десять минут она вернулась, сын сидел за столом, пил кофе и пыхтел вейпом. Верхняя часть по-прежнему эрегированного члена торчала над столешницей.

      – Да прикройся ты наконец, секс-машина! – вскричала Дарья.

      – Ацтань, мамк, скоро опадёт.

      – Скоро?! Он у тебя уже с четверть часа стоит!

      – А я что могу поделать? – Мишка выпустил мощное облако пара. – Чем тебе вообще мой хер не нравится?

      – Да мне нравится! Отличный хер, как у порноактёра!

      – Ну а чё тогда?

      – А то, что у меня секса полтора года не было.

      – Мне жаль, – усмехнулся сын.

      – Мне тоже, – отозвалась мать.

      – У меня вообще никогда секса не было, но я ж не рыдаю.

      – Я тоже не рыдаю, как видишь, – сказала Дарья. – Как попробуешь, тоже страдать начнёшь. Если рукоблудить перестанешь.

      – Не перестану и страдать не буду.

      – Пол помой, – она подняла сковородку и поставила её в раковину.

      – Сама уронила, сама и мой.

      – Я из-за тебя уронила!

      – Ага, рассказывай.

      – И прикройся наконец! Совсем уж кринжово.

      – Наконец-то наконец, мы прикрыли свой конец, – ухмыльнулся сын и затянулся вейпом. – И не подумаю.

      – Срамота, одно слово! – Мать смела в совок остатки омлета. – Не сын, а эксгибиционюга!

      – Ацтань.

      – Я сегодня посидеть хотела вечерком. Ты как? – она выкинула несостоявшийся завтрак в мусорное ведро. – Я тебе пивасика пару баклаг взяла.

      – «Арсенального»?

      – Да.

      – Можно и посидеть, – согласился Мишка.

      – Оки.

      2. Приезд в деревню

      Тамара Григорьевна Сурина приехала на дачу с подругой и видным сорокалетним елдарём. Наверное, это выглядело бы нормальным, если бы самой Суриной уже не исполнилось семьдесят. Впрочем, эта немолодая женщина прекрасно сохранилась и смотрелась гораздо моложе своих лет. Не только гены сыграли свою роль – сама Сурина приложила к тому немало усилий. Она перманентно посещала всяческих специалистов по продлению красоты и молодости; спа-процедуры, мази, кремы, БАДы и всё прочее – денег от бывших мужей накопилось достаточно, за бедных она не выходила. Физическую форму тоже не оставляла без внимания: зарядка, фитнесс, бассейн, даже бегала одно время; только в последние годы в силу возраста Сурина стала лениться и набрала с дюжину лишних килограмм. При этом она всю жизнь курила, была великой охотницей выпить и закусить (после чего поебстись, желательно), однако после шестидесятилетия, шикарно, с размахом отмеченного, значительно сбавила объёмы, крепость и частоту выпивки, перешла на вейп. Что касается приапических утех, тут она себя никогда не сдерживала: пять замужеств (и при этом ни одного ребёнка), море постоянных любовников и океан одноразовых ебарьков – за свою более чем пятидесятилетнюю половую жизнь Тамара Григорьевна насладилась двести пятьдесят одним елдачком, каждый носитель которого был аккуратно записан в мессалинский дневник.

      С живописцем Ильёй Брасовым она познакомилась два года тому назад. Как-то активно и споро у них всё завертелось: он бросил жену и ребёнка (уже взрослого, впрочем), ушёл с работы и переехал к Тамаре Григорьевне, которая стала его содержать. Брасов писал большей частью голых баб в духе Гогена – на взгляд далёкой от искусства моложавой старицы – полная хуйня и безобразная мазня. В остальном этот ещё молодой мужик её вполне устраивал: он был покладист, непривередлив, умел и вынослив в постели и всегда готов с нею выпить.

      Дача Суриной находилась в четырёхстах верстах от Москвы. В деревеньке Клячино, где ещё в восьмидесятых годах прошлого века стояло тридцать дворов, теперь постоянно жили всего две семьи: сёстры-погодки Барановы,