Константин Ушинский. Его жизнь и педагогическая деятельность. Матвей Леонтьевич Песковский

веет на меня какой-то безысходной тоской, какой-то мучительной бессмыслицей; я бы, кажется, не прожил и месяца такою жизнью”.

      Короче сказать, детство и юность Ушинского прошли при условиях, благоприятствовавших свободному, разностороннему развитию душевных его сил. Захолустная новгород-северская гимназия, в которой он учился, с ее привольем и свободой – этими великими двигателями воспитания, – как нельзя более способствовала упрочению и развитию здоровых задатков его первоначального домашнего воспитания.

      Не отличаясь особенным прилежанием и блестящими успехами в гимназических предметах, Ушинский, однако, знал все то, что проходилось в гимназии, и успешно переходил из класса в класс. Обладая большими способностями, он слишком мало тратил времени на приготовление уроков, нередко просто довольствовался прочтением заданного в классе уже перед уроком. Все же свободное время посвящал чтению и прогулкам.

      Помимо директора гимназии Тимковского, немаловажное влияние имел на развитие Ушинского также и учитель истории, пользовавшийся большим уважением учащихся. Читая без разбора все, что подвертывалось под руку в отцовской и гимназической библиотеке, юный Ушинский, тем не менее, как бы незаметно даже для самого себя уделял больше внимания сочинениям исторического характера и путешествиям. Беспрерывное чтение вызывало у него усиленную душевную работу, так что с годами он начал заметно уединяться, совершая отдаленные прогулки или шагая из угла в угол в гимназии, погруженный в размышления. Об этих моментах уединения, главным образом на лоне природы, на любимых кручах берега Десны, Ушинский между прочим сам говорит:

      “Боже мой, сколько перемечталось на этом прекрасном берегу, на этих “кручах”, нависших над рекою. Как оживлялась и наполнялась впечатлениями жизнь моя, когда приближалась весна! Я следил за каждым ее шагом, за каждой малейшей переменой в борьбе зимы и лета. Тающий снег, чернеющий лед реки, расширяющиеся полыньи у берега, проталины в саду, земля, проглядывающая там и сям из-под снега, прилет птиц, оживающий лес, шумно бегущие с гор ручьи – все было предметом моего страстного, недремлющего внимания, и “впечатления бытия” до того переполняли мою душу, что я ходил, как полупьяный. Вот и снегу нет более, и неприятная нагота деревьев в саду заменилась со всех сторон манящими, таинственными зелеными глубинами; вот и вишни брызнули молоком цветов, зарозовели яблони, каштан поднял и распустил свои красивые султаны, и я бежал каждый раз из гимназии домой, как будто меня ждало там и невесть какое сокровище. И в самом деле, разве я не был страшным богачом, миллионером в сравнении с детьми, запертыми в душных стенах столичного пансиона. Какие впечатления могут быть даны им взамен этих живых, сильных, воспитывающих пушу впечатлений природы? После уже будет поздно пользоваться ими, когда сердце утратит свою детскую мягкость, а рассудок станет между человеком и природой”.

      Основываясь