Танец Иды. Елена Дорош

чтобы допрос вела Анна, но она настояла.

      Арестованный не до конца протрезвел, и было видно, что голова у него трещит. Впрочем, по его лицу ничего прочесть было нельзя, только глаза красные, как обычно бывает с перепою. Березину, сидевшему рядом, казалось, что в таком состоянии Горовиц расколется на раз. Расскажет все, что было и чего не было, лишь бы в камеру отпустили. Но тот удивил. Признался только в ресторанной ссоре и пытался представить дело так, что на ипподроме всего лишь защищался от озверевшего от обиды Бездельного.

      – Я ему – «отойди», а он пистолетом стал в меня тыкать! Я испугался, конечно, ну и ткнул его. Не хотел я никого убивать, граждане милиционеры. Сам он напросился, клянусь. Кинулся, как зверь! Еще секунда и пристрелил бы меня, как собаку!

      – Значит, участие в ограблении не признаете?

      – Да какое ограбление, что вы! Я – честный гражданин, служу Советскому Союзу в «Стройлесхозе». Ну выпил, ну поругался с каким-то мужиком, с кем не бывает! На лбу у него не написано, что он мент. Ой, пардон, милиционер. Никого убивать я не хотел, клянусь!

      – Я про другое спрашиваю.

      – Про другое не знаю.

      Ничего не изменилось, и когда ему предъявили показания сотрудницы сберкассы.

      – Наговаривает она. Ну да, похож, но она могла меня видеть, где угодно, а подумала, что в сберкассе! Мало ли чего человеку в бреду привидится! Не был я ни в какой сберкассе, сто раз вам говорю!

      С тем же успехом Горовиц отрицал знакомство с убитым Владимиром Сулейко.

      – Не знаю ничего. Может, он был в ресторане, может, нет. Что у них там случилось, не ведаю. Я раньше ушел. Понял, что ссора далеко может зайти, вот и ушел. Я вообще человек мирный.

      – Как Сулейко оказался с вами на ипподроме?

      – Да кто сказал, что со мной? Я один был.

      – Но он оказался рядом, когда к вам подошел милиционер. Как вы это объясните?

      – Да никак! Наверное, подумал, что ваш сотрудник всех нас хочет арестовать за тот случай в ресторане. Ну и решил, что лучшая защита – нападение. Так, кажется, греки говорили. Или не греки…

      Он задумчиво почесал нос.

      Изображать придурка – старый прием, но Анна заметила и кое-что другое: Горовица абсолютно не пугало обвинение в убийстве. А ведь за убийство милиционера срок светит немалый. Но когда разговор заходил об ограблении сберкассы, в его глазах мелькал страх. Сильный. Анна не могла найти этому объяснение.

      К вечеру она дошла до такого состояния, что домой приползла чуть живая. Не было сил даже на то, чтобы поиграть с дочерью, поэтому она отпросилась у Фефы пораньше лечь спать. От ужина отказалась, и это стало ее ошибкой.

      Догадливая Фефа мигом уложила Машу спать, собрала ужин и понесла его в комнату Анны.

      – Ну зачем, Фефа, – простонала та, когда перед ней возник поднос с вкусно пахнущей снедью.

      – Затем, – коротко ответила няня, ставя поднос на кровать.

      – У меня сил нет есть.

      – И не будет, пока не поешь.

      С трудом Анна впихнула в себя пару ложек каши и взмолилась:

      – Не заставляй,