Снег и песок. Павел Владимирович Виноградов

а не знал никто. Хотя, когда отец начал слабеть от болезни, Гольям всё чаще заканчивал за него начатую вещь, а в последнее время перед его смертью так и вовсе работал один. И его клинки получались никак не хуже отцовских.

      Он отстоял своё наследство после смерти матери, ненадолго пережившей отца. Тогда в кузню ввалился старый конкурент, зарившийся на неё уже много лет. Привёл с собой своих четверых любовников, тряс какими-то бумагами – якобы, мать отдала ему отцовское дело в залог. Гольям не стал их рассматривать, просто взял в одну руку топор ещё отцовской работы, а в другую – внушительный нож уже своей и встал перед незваными гостями. Те взглянули на кряжистого лобастого парня с упрямыми скулами, бешено блестящими глазами и толстой чёрной косой за спиной, развернулись и ушли. Правильно сделали, и не потому, что Гольям так уж хорошо владел оружием. Просто у него имелись некоторые тайны…

      А бумаги о залоге, надо думать, были поддельными, поскольку к матронам Гольяма так никто и не вызвал.

      Но вот покупатель шёл еле-еле. Если бы не горсть серебряных монет из тайника в отцовских покоях мужского дома, пришлось бы голодать.

      Гольям взглянул на свой товар: тонкие хищные стилеты, плавные изгибы фалькат, жуткие боевые когти, коварные засапожники. Мечта поединщиков… Впрочем, тут и для мирных дел ножи были: для мяса, сыра, хлеба, рыбы и фруктов. А также топоры и топорики, наконечники пик и гарпуны, да и вообще много чего. Только никто даже взглянуть на них не желает.

      Углядев ступившую на порог изящную ступню в сандалии, продолжавшуюся тонкой щиколоткой, Гольям с надеждой поднял взгляд выше. Но тут же разочарованно потупился и вообще стал смотреть в сторону, дабы не навлечь обвинение в «грубом вожделении» и не схлопотать пару периодов общественных работ по суду матрон.

      Зачем алмазной деве его клинки? Она и без них может рассечь человека лишь взмахом руки. Да и на кухне явно не слишком-то подвизается.

      Девы из Замка не то, чтобы часто появлялись на рынке, но бывали. Другое дело, что народ их вежливо сторонился. Все, конечно, почитают Замок и благодарны ему за защиту от чудищ юга и севера, и вообще… Но… лучше быть от этих ведьм подальше.

      – Посмотри на меня, – её голос, несмотря на девчоночьи интонации, был повелителен.

      Да, она была совсем ещё молода – может, на пару десятков периодов помладше его самого. Одета в обычный короткий хитон Ордена. Браслеты на тонких, но крепких обнажённых руках, пояс с причудливыми и наверняка опасными амулетами. На блестящей смуглой коже головы отчётливо выделяются знак Марухи. Значит, точно дева – их перестают брить, только когда они выходят замуж.

      Колдовские чёрные глаза притягивали взгляд Гольяма с неодолимой силой. Только тут он понял, что происходит, и его охватил леденящий страх пополам с великим изумлением. Дева сорвала с пояса один из амулетов и неуловимым движением прикоснулась им ко лбу юноши. Ослепительная боль вспыхнула в его голове, а когда она исчезла так же неожиданно, как пришла, оставив лишь одуряющую слабость, в лавке уже никого не было.

      Гольям принялся судорожно рыться в куче хлама за прилавком и наконец нашел зеркало. Заглянул в полированную гладь бронзы. Да, это свершилось: на его лбу мерцал знак – два обращённых друг к другу полумесяца с пятиконечной звездой между ними.

      ***

      Девы пришли за ним спустя полупериод после клеймения. Гольям к этому времени уже основательно подготовился к крутому изменению своей жизни. По путанным переходам мужского дома он пришёл к покоям мастера, который хотел отнять у него кузню. Клеймо Марухи мерцало на лбу парня, и встречные мужчины уступали ему дорогу, отводя взгляд.

      То же самое сделал и конкурент отца. На лице его отразились смесь радости, зависти, а, может быть, мелькнула даже… жалость. Никто не знал, почему и как девы выбирают мужа, но, если они кого-то заклеймили, это было неизбывно.

      Они быстро договорились, что после ухода Гольяма в Замок кузня и то, что останется после алмазных дев, отойдет мастеру. Юноше очень не хотелось отдавать отцовское добро этому неприятному человеку, но отец и мать его других отпрысков не произвели, а новый владелец кузни, будучи почтенным гоем, в женский дом не вхож и тоже не оставит потомства. Так что скоро Гольям, его имя и дело, и весь род его исчезнут из мира.

      И дальше юный кузнец действовал, как положено. За оставшееся время спустил всё серебро отца на жареное мясо, прохладный щербет и дурманящую смолу нуса. Несколько раз посетил весёлых девушек в женском доме. Те, ради клейма на лбу его, старались досыта накормить его страсть.

      Девы и взяли его, когда он очередной раз шёл в женский дом. В тёмном переулке, едва освещавшимся бледной Денницей, словно ниоткуда возникли юркие фигурки в чёрном, и юношу обхватили несколько пар маленьких, но крепких рук. Конечно, любая алмазная дева могла волшебством заставить будущего мужа перенестись в Замок, но древнюю традицию тайного похищения никто менять не собирался. Может быть, утешения ради юных послушниц…

      Согласно обычаю, Гольям сопротивлялся, хотя это было бесполезно – если заклейменного не удавалось взять силой, его брали колдовством. Кузнец упирался