Легенды зимних дней. Алексей Юрьевич Ханыкин

взгляд остановился на том, что я искал. Зеркальце. Довольно крупное, на ручке и с узором листьев плюща по краям. Я положил его на подоконник и вернулся к сундучку. Мне оставалось найти лишь одну вещь. Я поворошил лежащие в сундучке вещи, и рука сразу же наткнулась на то, что я искал. Нож. В деревянных, красиво выделанных вручную ножнах, бритвенной остроты и с аккуратной, красивой рукояткой.

      Я облокотил зеркальце на окно. Схватил поудобнее нож, и начал творить ужасные вещи. Я вспорол себе щеки от одного края губ до самой скулы и с другой стороны также. Я не чувствовал боли, лишь текущую по лицу кровь. Еще раз взглянув в зеркало, я увидел просто адскую, ужасную улыбку мертвеца. Скорого мертвеца.

      Снова перехватив поудобнее нож, я вогнал его себе в сердце, прямо в сердце и провернул его. Я почувствовал, как мое тело наливается свинцовой тяжестью и одновременно чудовищным холодом. Я упал.

      В последние секунды и видел перед собой лишь потолок, серый и убогий, каким он и был всегда. А потом мои глаза залила кровь, все еще текущая из распоротых щек, и я потерял связь с реальностью, что сковывала мою жизнь, с самого моего рождения…

      ***

      Я очнулся резко, мгновенно открыв глаза и вперившись в потолок, уже ставший мне родным. Медленно, опираясь на руку, я поднялся в сидячее положение. Некоторое время я пытался хоть сколько-нибудь хорошо объяснить свое нынешнее положение. Последний час, а может даже и два просто выпали из моего сознания. Понять, как я очутился на полу, рядом с открытым сундуком, и с ножом в руке, мне было настолько сложно, что я даже почувствовал очень болезненную резь в области затылка.

      Но потом, встав, и, словно индейский разведчик, осмотревшись вокруг, я обратил свой взор на тот самый плакат, что уже множество дней тревожит мою душу. С него все также таращилось на меня невидимое, но чрезмерно ощущаемое, нечто. Пробежав взглядом по до боли знакомому пейзажу и отметив отсутствие изменений, я отвернул взгляд в сторону. Но тут что-то заставило меня вернуться. Внезапно появилась какая-то безумная тяга, желание посмотреть туда. И, опять взглянув туда, присмотревшись получше, я заметил, что в одном месте, где сливались, переходя от одного цвета к другому, разноцветные пятна, там они были преимущественно синие и фиолетовые, проявлялись пятна, гораздо меньшие, по сравнению с остальными на плакате, но куда более насыщенные по цвету. Их я раньше не замечал. Или их не было.

      Несколько раз протерев глаза, и столько же раз убедившись в наличии пятен, я подошел к этому месту и колупнул одну из этих багровых отметин ногтем, я также заметил, что края их были рваными, в отличие от остальных. Так вот, колупнув пятно, я удивленно даже ошарашено воззрился на кусочек бурой, явно природной, субстанции. В голове мелькнула мысль о том, что это кровь, но здравый смысл отказывался воспринимать это. Я попятился назад, все также смотря на этот кусок субстанции. Я повернулся к раковине с намерением смыть ее в раковину и в ужасе вскрикнул, взглянув в зеркало. От кончиков губ до самых скул протянулись два не глубоких, но явных, шрама, образовавших некое подобие улыбки.

      От волнения и страха я упал. Руки мои метнулись к этим шрамам, в надежде на то, что это лишь причуда зрения, и не более того, но, лишь дотронувшись до лица, почувствовали эти шрамы. Я водил пальцем то по одному, то по-другому и не мог остановить столь бессмысленное действие. В безумных попытках я делал это и делал, не останавливаясь, в течении десятка минут. Но все-таки остановился и подошел к раковине, и все лишь для того, чтобы понять, что все эти десять минут я водил по своему лицу тем самым пальцем, на котором лежал кусочек субстанции, и теперь оба моих шрама окрасились в красное, превратив доселе безобидную улыбку в кровавый оскал.

      На дрожащих ногах я подошел к раковине и таки плеснул себе в лицо пригоршню воды. Теперь кровь, а я уже не сомневался в том, что это именно кровь, растеклась по всему моему лицу, но вторая пригоршня воды окончательно смыла ее. Разум чуточку прояснился, голова посвежела, но теперь надо мной висело какое-то тягостное ощущение опасности, которое внезапно заставило меня повернуться к злосчастному плакату, чтобы увидеть тени, в который раз скалящиеся на меня, и на парня, чье лицо как будто бы даже ставшее еще более отчаянным, похудевшим и уставшим.

      Так я и стоял, боясь того, что всего лишь на секунду оторвав взгляд, я пробужу ото сна зло, живущее там, только и ждущее того как я отвернусь.

      Какое-то осознание заставило меня коснуться левой стороны груди, ровно там, где находится сердце, прямо через футболку. Но пальцы наткнулись лишь на прореху в футболке, прошли в рваную дыру, и коснулись шрама, схожего с тем, что остались на моих щеках, но несколько более округлому, и крупному. Мозг кольнуло смутное воспоминание, как именно я получил этот шрам, но было оно настолько смутным, что я так и не вспомнил как это произошло. Никто не мог пролить мне свет на эту тайну, а логически, в тот момент, я не мог до этого дойти. Ни то, как я неожиданно оказался на полу, ни нож, все еще лежащий рядом с распахнутым настежь ларем не наталкивали меня на мысль или воспоминание о произошедшем.

      Лишь все большую угрозу, какую чувствуешь только лишь какими-то глубинными, дикими инстинктами, источал плакат. Мне хотелось