Искусство как выбор. История моей жизни. Зельфира Трегулова

Савко все было вполне серьезно. Мы впервые оказались лицом к лицу с самыми древними памятниками. И Новгородский кремль, и Софийский собор, и собрание иконописи в местном музее стали открытием и погружением в глубокую, но живую древность. К тому же параллельно с нами в Новгороде оказались наши сокурсники-историки, у которых была археологическая практика под руководством выдающегося ученого Валентина Лаврентьевича Янина, и мы несколько раз приходили к ним на раскоп. Настоящим потрясением стали фрески Феофана Грека в церкви Спаса на Ильине улице. Я помнила черно-белую репродукцию фрагмента этой росписи с Макарием Египетским из тома «Истории русского искусства», который был у нас дома, но в реальности этот фресковый цикл открыл для меня экспрессивную, экстатическую ипостась древнерусского искусства, выросшего из византийских традиций. Незабываемой стала поездка на лодке к церкви Святого Николы на Липне. А потом было знакомство с тем, что сохранилось от уникального фрескового цикла церкви Успения на Волотовом поле, разрушенной бомбой во время войны. Реставраторы десятилетиями собирали «пазлы» из маленьких фрагментов росписей, которые в великом множестве покрывали пол почти уничтоженной церкви, и было трудно представить себе, как они находили точные места, куда нужно было вставить тот или иной цветной обломок.

      Потом был Псков, река Великая, псковская архитектура и фрески Мирожского монастыря. Из Пскова мы переехали в Изборск, а затем оказались в Печорском монастыре, одной из немногих действующих обителей в Советском Союзе.

      После Изборска часть нашей группы решила поехать в Старую Ладогу, посмотреть Георгиевский собор и знаменитые фрески XII века в барабане купола. На наше счастье в соборе шли реставрационные работы, и ездивший с нами аспирант Александр Каминский, блестящий знаток византийского искусства, договорился с главным реставратором Алексеем Овчинниковым, что нас пустят в барабан. Подниматься нужно было на высоту примерно 25 метров по отвесной стремянке без перил, а я с детства боюсь высоты. Но, сжав зубы и преодолевая страх, я поднялась, глядя только наверх, к дощатому настилу в куполе, в который упиралась лестница. У нас была уникальная возможность рассмотреть эти фрески на расстоянии вытянутой руки, и то, что я увидела, стоило того ужаса, который пришлось преодолеть. Но пришла пора спускаться, и, поглядев вниз, в отверстие настила, я поняла, что, похоже, у меня есть все шансы остаться здесь, наверху, навсегда. Потому что заставить себя лезть вниз я не могла. Не помогали никакие уговоры, хотя все мои сокурсники уже благополучно спустились по почти отвесной стремянке вниз. Тогда один из реставраторов поднялся по лестнице, обвязал вокруг меня прочную веревку наподобие цирковой лонжи, уговорил начать спуск, а сам страховал меня, стоя наверху. Невозможно передать, что я пережила, спускаясь по этой лестнице, вцепляясь руками и ногами в ступени. Когда я наконец завершила свой спуск, Овчинников, глядя мне прямо в лицо, сказал, что никогда