Развитие личности. Карл Густав Юнг

взгляд может показаться парадоксальным; однако сходство заключается не в возрасте, а в механизме. Элегические грезы свидетельствуют о том, что часть любви, которая прежде принадлежала и должна была принадлежать реальному объекту, теперь интровертируется, то есть обращается внутрь, в самого субъекта, и порождает повышенную фантазийную активность[6]. Но откуда берется эта интроверсия? Она представляет собой психологическую манифестацию, характерную для этого периода, или же проистекает из какого-либо внутреннего конфликта?

      14 В этом отношении весьма содержательным выглядит следующий эпизод. Анна все чаще не слушалась мать. Однажды между ними произошел следующий диалог:

      Анна: «Я уеду к бабушке!»

      Мать: «Но мне будет грустно, если ты уедешь».

      Анна: «Да, но у тебя есть мой младший брат».

      15 Реакция матери показывает, чего на самом деле добивалась девочка: очевидно, она хотела услышать, что скажет мать в ответ на угрозу уехать, узнать, какова ее установка в целом, а также выяснить, не лишилась ли девочка из-за младшего брата материнской привязанности. Однако не следует поддаваться на этот прозрачный обман. Девочка прекрасно видела и чувствовала, что, несмотря на рождение второго ребенка, она не утратила и капли материнской любви. Таким образом, завуалированный (quasi) упрек, который она бросает матери по этому поводу, необоснован, что для натренированного уха проявляется в слегка аффектированном тоне голоса. Подобные интонации часто можно услышать даже у взрослых. Такой тон ни с чем не спутаешь; он не предполагает, что его будут воспринимать всерьез, и по этой причине навязывается еще более настойчиво. Упрек этот не следует принимать близко к сердцу, ибо он всего лишь предвестник других, уже более серьезных сопротивлений. Вскоре после описанного выше разговора между матерью и дочерью состоялся следующий диалог:

      Мать: «Пойдем в сад».

      Анна: «Ты обманываешь меня. Берегись, если ты говоришь неправду!»

      Мать: «Что ты! Конечно, я говорю правду».

      Анна: «Нет, ты говоришь неправду».

      Мать: «Сейчас ты убедишься, что я говорю правду: сию минуту мы идем в сад».

      Анна: «Это правда? Точно? Ты не врешь?»

      16 Сцены такого рода повторялись неоднократно. Однако на этот раз тон был более резким и настойчивым; упор на «лжи» выдавал нечто совершенно особенное, чего родители не понимали. Более того, поначалу оба придавали слишком мало значения спонтанным высказываниям ребенка. Таковы общепринятые (ex officio) правила воспитания. Обычно мы мало прислушиваемся к детям в любом возрасте; во всем существенном мы относимся к ним как к non compos mentis[7], а во всем несущественном дрессируем их до автоматического совершенства. За сопротивлением всегда кроется вопрос, конфликт, о котором мы достаточно скоро услышим в другое время и в других обстоятельствах. К несчастью,

6

В целом этот процесс типичен. Когда жизнь сталкивается с препятствием, так что всякая адаптация становится невозможной и перенос либидо в реальность приостанавливается, возникает интроверсия. Иными словами, вместо того чтобы либидо работало в направлении реальности, наблюдается повышенная активность фантазии, стремящаяся устранить препятствие (по крайней мере, в воображении), что со временем может привести к практическому решению. Отсюда преувеличенные сексуальные фантазии невротиков, пытающихся таким образом преодолеть специфическое вытеснение; отсюда типичная фантазия заик о том, что в действительности они обладают ораторским даром. (То, что у них есть некоторые притязания в этом отношении, подтверждается вдумчивыми исследованиями Альфреда Адлера и его теорией о неполноценности органов.) – Примеч. авт.

7

Букв. невменяемым, умалишенным (лат.). – Примеч. пер.