Засуха. Николай Лесков

ние. Вдруг в село заходит какой-то грамотей, не то солдат, не то коробейник. Беседуя о том, о сем, крестьяне рассказали ему о своем горе-злосчастии, о засухе, а как-то к слову сболтнули и о пономаре, умершем от опоя. Грамотей был плут: он скомбинировал в своей голове целый план, как принадуть находящихся в отчаянии крестьян, и вызвался дать им средство против засухи. Запросил он за свою помощь недорого. Бедняки собрались, потолковали, скинулись и отдали грамотею то, что он требовал.

      – Вот что я вам скажу, православные! Только, чур, чтоб слушать меня, и опять, чтоб меня не выдавать, – сказал грамотей.

      – Нет, чего выдавать! Таковские ли мы: говори, кормилец, смело говори, – завопили крестьяне.

      – Ну, слушайте! Вся эта ваша полевая беда больше ни от чего, как от пономаря.

      – От мертвого-то?

      – От мертвого.

      Крестьяне начали креститься, шептать: «Господи Исус Христос» – и, оглядываясь назад за плечи, теснее сжималась в кучку.

      – Так что же, ты нам теперь, родимый, помогай!

      – Помогать-то хорошо, коли сами себе станете помогать.

      – Что ж нам теперь делать-то, скажи, болезный.

      – А что делать? – продолжал незадумчивый грамотник. – Больше ничего, как выбросить надо этого пономаря с кладбища.

      – Да как ты его выбросишь?

      – Известно как: взял, да и выбросил.

      – Поп не согласится.

      – Согласится, небось.

      Грамотей рассказал множество на живую руку сложенных басен и побасенок, что как у нас такие случаи были там-то и там-то; что о таких-то он от верных людей слыхал, а такие-то и сам знал и помогал в них так, что и поднесь ему за то благодарны.

      У страха, говорят, большие очи и легкая вера. Крестьяне поверили, что всему делу вина мертвый пономарь, что их родителям с ним тяжко лежать на одном кладбище и оттого они упросили Бога и мирского молебна не слушать.

      На другое же утро после пущенной этим проходимцем в народ утки сельские старики раненько явились к священнику. Они перекрестились на образ, взяли благословение и просили отца выйти в садок побалакать промеж себя, чтобы во время этого балаканья не было никого лишнего, кому про то слушать не следует. Священник вышел, крестьяне ему в ноги.

      – Что такое, – говорит, – светы? что нарушилось?

      – Батюшка! отец Лидор, спаси ты и себя и нас горьких, – отвечают крестьяне. Священник ничего не понимает.

      – Да встаньте, – говорит он стоящим на коленях мужикам, – скажите толком, что там у вас стряслось? Мертвое тело, что ли?

      – Так и есть, отец, мертвое тело всему причинно.

      – Где? Как? Что?

      Мужички, не вставая с колен, рассказали, что вот так и так, заходил бывалый человек и вот то и то говорил, отчего дождя нет.

      Священник обрадовался, что никакой иной беды на миру не случилось, плюнул и назвал мужиков баранами, а бараны все знай стоят на коленах.

      – Вставайте же, шуты вы этакие!

      Крестьяне, вместо того чтобы встать, толкнули друг дружку потихоньку локтями и, как по команде, опять все повалились в ноги священнику.

      – Батюшка! Ты сделай свою милость, ублаготвори!

      – Да чем я вас, глупых, ублаготворю? Молебен петь на загонах, пойдемте, опять вам отпою, и ничего мне за то не нужно; а больше что же я могу сделать?

      – Нет, что молебен! Молебен, оно разумеется, на этом благодарим; а ты нам изништожь пономаря.

      – Что вы, светы, ума, что ли, ряхнулись?

      – Нет, батюшка, изништожь.

      – Как же я его изништожу?

      – А уж как знаешь, ну изништожь!..

      Священник урезонивать, – куда! И слушать не хотят: изништожь, да и только. «Мы последние животы сбудем и тебя отблагодарим, только выкопай ты его с кладбища, а то вот и не поднимемся, так и помрем у тебя в саду».

      Священник видит, что дело пошло далеко, не говоря ни слова, оставил коленопреклоненных крестьян, а сам вошел в дом, взял шляпу и, подойдя к решившимся умирать в саду мужикам, сказал: «Пойдемте».

      Крестьяне встали, отряхнули пыль с зипунов, надели шапки и вышли с священником на улицу.

      – Нуте-ка, где ваш прохожий? Покажите мне его, я с ним поговорю, – сказал священник.

      – Нет, батюшка, где тебе с ним говорить: он до зари поднялся и ушел, – отвечали крестьяне, глядя друг на друга.

      – Куда же он пошел?

      – А Бог его знает, не знаем. Так, известно, заковылял, да и нету.

      – А кто он такой?

      – Да кто его, батюшка, знает, – не знаем.

      – Да, а как вы думаете?

      – А как, бачка, думать, – Господь его знает! Может, из приказных, али из духовных какой, либо бродяжка, неш мы, отец, про то сведущи?

      Священник видит, что старики подобрались в себя и правды у них уже не выкусишь.

      – Ну, вы, – говорит, – светы мои, все это врете.

      – Где, батюшка!