Сердце летчика не бьется. Лера Тихонова

Маруся будто чувствовала, что телом я принадлежу другой женщине, и весь наш дом, уклад, дети, дача, на которой мечтал поселиться на пенсии, чтобы выращивать эту самую морковку, – все грозило сорваться в темноту. Да и сам я, разделенный на дух и материю, между небом и землей, между изматывающим телесным желанием к Наде и безмятежной любовью к Марусе, маялся неприкаянный.

      – Мне надо поспать, – сказал я.

      Надя сердито отстранилась, застегивая пуговицы:

      – К черту! Все к черту!

      В семь утра, наконец, дали разрешение на вылет. Измученные, сонные пассажиры, успевшие и напиться, и протрезветь, загружались в самолет.

      – Прошу разрешения на запуск двигателя… – Выспавшийся, бодрый, я был сосредоточен. – Прошу разрешения на руление…

      «Прощай, Фьюмичино!» – я вывел самолет на рулежную дорожку.

      Заняли заданную высоту, включили автопилот. Самолет парил между перистыми облаками. Длинные тонкие ряды сходились за горизонтом, будто целая эскадрилья пронеслась, оставив за собой инверсионные следы. Сломанный мотор в груди вдруг прокрутился и уколол чем-то острым: а ведь это мои самолеты пролетели! Самолеты, которые я любил, и которые мне уже никогда не водить по небесным дорогам.

      Як-40, Ан-24, Ил-18, Ил-62. И самый первый, учебный, Л-29, ласково называемый курсантами «Элочка».

      Я закрыл глаза и увидел «живую» Элочку. Она была именно живой, а не выцветшим воспоминанием. Запустила двигатель, немного погазовала на стоянке и резво порулила к взлетной полосе. Повлажневшими глазами я смотрел, как маленький самолет взлетает, набирает высоту, затем раз за разом проходит над полосой и, наконец, мягко раскрутив колеса, а не по-курсантски с «плюхом», приземляется на бетон. Я подошел и погладил теплую после полета обшивку, посидел в маленькой уютной кабине. И хотя не летал на Элочке уже тридцать лет, руки привычно легли на рычаги управления, глаза быстро отыскали нужные приборы и тумблеры…

      – Хотите чаю, мальчики?

      Женя обернулся, пожирая Надю глазами:

      – С удовольствием!

      И так же, как живую Элочку, я вдруг увидел, не поворачиваясь, как Надя закусила нижнюю губу, мазнула Женю взглядом и чуть дольше, чем надо, задержала на его плече пальчики. Я слишком хорошо знал ее позывные. Эта женщина дышала не воздухом, а мужским вожделением.

      «Подарки не возвращают, – подумал вдруг я, – но зато уступают тем, кому они нужнее».

      – Товарищ капитан!

      – Да?

      – С вами все нормально? – Женя выглядел встревоженным. – Зову вас, а вы не слышите.

      – Я слышу, – сказал я. – И со мной все нормально.

      Я встал, тряхнул головой и вышел в туалет ополоснуть лицо. Начиналась «собачья вахта» – самое сложное время в полете, когда глаза слипаются, хоть спички вставляй.

      «Годовую комиссию не пройти», – подумал я и вытер лицо бумажным полотенцем.

      На пороге возникла Надя. Играя лукавыми глазами, она чуть наклонилась вперед, так чтобы в вырезе блузки была видна грудь, и уперлась рукой