Шалая зебра. Ангелина Кольчугина

се рассмеялись и вновь присели на скамью возле старого деревянного дома, расположенного на окраинной улице одного из древних русских городов.

      Эти посиделки подростки со всех ближайших домов устраивали летними вечерами, уже Бог знает, сколько десятилетий подряд. Они с упоением слушали страшные сказки, передаваемые из уст в уста не одним поколением таких же мальчишек и девчонок.

      Когда кто-нибудь придумывал свою историю, ее тоже причисляли к местному фольклору и рассказывали вместе с другими сказками и городскими легендами, забыв об авторе. А если в компании появлялся новичок, тогда, дождавшись, когда сумерки плавно переходили в ночь, кто-нибудь неизменно предлагал: «А слабо нарвать цветов в Клавдином саду?». При этом все затихали, и ужас сковывал душу каждого присутствующего кроме, ничего не подозревающего, новичка. Каждому хотелось с одной стороны оставить безумную затею, а с другой – не терпелось еще раз испытать прежний ни с чем несравнимый почти первобытный страх. И все, молча, шли к дому, стоящему на краю улицы рядом с глубоким оврагом.

      Никто из соседей не помнил, когда был построен этот огромный деревянный в три этажа терем с резными наличниками и вычурным коньком в виде петуха. От дождей и ветров некрашеные круглые бревна почернели и сделали этот на удивление крепкий дом еще более загадочным и зловещим. За таким же черным глухим забором трудно было понять, что твориться внутри. Однако иногда многие соседи с затаенным страхом наблюдали, как по вечерам густой туман клубится вокруг терема и выплескивается через высокий черный забор.

      Дом этот называли Клавдиным потому, что вот уже более ста лет, еще с 19 века, в нем жила старуха по имени Клавдя. Вернее, ее звали Саввина Клавдия Петровна, но об этом уже мало, кто помнил. А вот прозвище Клавдя прилипло к ней с давних времен.

      Лишь иногда во время чьих-либо похорон вся в черном она выходила за пределы своего сада. Старуха подходила к гробу и, как сомнамбула, медленно возвращалась в свой дом. Всех присутствующих при этом охватывало какое-то странное оцепенение, а когда она исчезала, никто не мог поручиться, не привиделось ли им это. Последний раз она выходила так давно, что об этом мало, кто помнил. И все бы решили, что она умерла, если бы время от времени не видели ее сухую фигуру, одетую во все черное, стоящую на своем высоком крыльце, да не было бы тусклого света, видимо от свечи, в окнах второго этажа ее страшного загадочного дома.

      Иногда сердобольные соседи пытались проникнуть в ее убежище, чтобы выяснить, не требуется ли помощь бедной одинокой старушке. Однако им не удавалось проникнуть даже на территорию сада, так как калитка была неизменно заперта, а старуха беседовала с ними, стоя на высоком крыльце. Вернее, трудно было назвать беседой односложные ответы, произносимые Клавдей каким-то глухим почти загробным голосом.

      Затаив дыхание, еще минуту назад шумная, ватага детворы подходила к страшному терему. У новичка сердце тоже начинало биться сильнее. Он понимал, что за всем этим таится какой-то подвох, но неведение и кураж заставляли его идти на это испытание. Вот он подходил к черной калитке, брался за чугунную резную ручку и сначала робко, а потом сильнее и настойчивее дергал ее, пытаясь открыть. Все, молча, стояли, зная, что все это напрасно. Тогда приносили заранее приготовленную лестницу и, приставив ее к забору, предлагали смельчаку перелезть через него и очутиться в саду. Мальчишка, не зная, что его ждет, выполнял желание коллектива и, спрыгнув с забора, утопал в сизом тумане Клавдиного сада. Страх сковывал все его существо, когда он, еще не успев разглядеть, что его окружает, уже ощущал на своей коже липкое прикосновение сизых щупальцев тумана. Какое-то мгновение он испытывал неспособность двигаться. Но, наконец, адреналин, впрыснутый в кровь, давал о себе знать, и мальчишка с диким воплем мчался к калитке, в надежде открыть ее изнутри, и вырваться наружу. Однако это ему не удавалось. Сколько он не дергал чугунную резную ручку, дверь оставалась закрытой. Туман при этом становился все плотнее и плотнее, и было ощущение, что это само зло, сконцентрированное на территории Клавдиного сада, пытается проникнуть в его душу. Когда же силы покидали беднягу, и он измождено сползал на землю, перед ним выплывало из тумана старухино лицо с заостренными чертами, ввалившимися глазами и искривленным в зловещей улыбке ртом, а ее костлявая рука открывала калитку. При этом ни у лица, ни у руки не было тела, которому они должны были бы принадлежать. Было ощущение, что старуха одета в саван из сизого тумана, заполнившего собой все пространство сада.

      Нарушитель загробного спокойствия буквально вываливался к ногам своих жестоких приятелей. Те же все это время, скованные ужасом, даже не могли пошевелиться. Но как только калитка со скрипом захлопывалась, все мгновенно разбегались врассыпную с дикими визгами и воплями, как будто старуха снимала с них зловещие чары.

      Эти жестокие эксперименты проводились не одно десятилетие, и почти все мужчины и подростки старше десяти лет, живущие на этой улице, а также их родственники и знакомые прошли через этот кошмар. Однако никто из них не пострадал не только физически, но и, что можно было бы ожидать, психически. Как правило, на утро возникало ощущение, что все это лишь плод больной фантазии. Как говорится, у страха глаза