Превращение. Дмитрий Мережковский

посланного, чего он желает.

      – Идите-ка скорее домой, мессере, – произнес мальчуган, – часа два тому назад с теткой вашей приключилось недоброе, и она при смерти. Вас всюду ищут. Бегите же, не медлите.

      Филиппо притворился пораженным дурною вестью и воскликнул:

      – Господи, помоги!.. Этого еще недоставало!..

      И тотчас же попрощался с Верзилою, который, как человек добрый и услужливый, молвил с дружеским участием:

      – Пойду-ка и я с тобою, Филиппо. Быть может, на что-нибудь пригожусь. Знаешь, в таких случаях всегда полезно иметь около себя друга.

      Немного подумав, Филиппо ответил:

      – Теперь ты мне не нужен. Но если что-либо понадобится, я сюда пришлю за тобою.

      Филиппо пошел как будто по направлению к своему дому, но когда Манетто уже не мог его видеть, повернул за угол и направился к дому Верзилы, находившемуся в узком переулке, как раз наискосок от церкви Санта-Рипарата. Он искусно отомкнул запертую дверь без ключа, тонким лезвием перочинного ножа, вошел в дом и крепко, железным болтом, запер дверь изнутри так, чтобы никто не мог войти. С Верзилою жила мать, которая на эти дни уехала в загородное местечко Полверозу, где у них было именьице, – на ежемесячную большую стирку, которую домовитые флорентинские хозяйки, для удобства и дешевизны, устраивают за городом.

      Тем временем Верзила, заперев боттегу, прошелся, как это он обыкновенно делал, несколько раз взад и вперед по площади Сан-Джованни; из головы его не выходила мысль о Филиппо, и сердце было исполнено сочувствия к другу, перед великим гением и умом которого он преклонялся.

      Спустя час после солнечного заката, когда наступили сумерки и площадь опустела, Верзила подумал:

      «Филиппо так и не послал за мною: теперь уж я, должно быть, ему не нужен».

      И он решил вернуться домой. Подошел к своей двери, поднялся на две ступеньки, которые к ней вели, и по обыкновению хотел отпереть, но как ни старался, это ему не удалось. Наконец он заметил, что дверь крепко-накрепко заперта изнутри железным болтом. Верзила подумал и позвал:

      – Эй, кто там наверху? Отоприте!

      Филиппо, подстерегавший его внутри дома, спустился с лестницы, подошел к двери и сказал:

      – Кто там?

      Он говорил голосом Верзилы, ибо весьма искусно умел подражать всевозможным голосам. Но тот закричал:

      – Отопри же!

      Филиппо притворился, что принимает стучавшегося в дверь за Маттео, в которого Верзила, – как они сговорились, – должен был превратиться, сам же Филиппо притворился Верзилою и молвил так:

      – Эй, Маттео, ступай-ка с Богом. Я очень расстроен: у меня в мастерской только что был Филиппо сире ди Брунеллески, когда ему пришли сказать, что тетка его при смерти. Это меня опечалило на весь вечер: я просто не свой. Зайди, братец, как-нибудь в другой раз.

      И потом, обернувшись к лестнице, как будто говорил с тем, кто внутри дома, прибавил:

      – Мона Джованна, – ибо так звали мать Верзилы, – соберите