Была бесконечной война…. Наталья Советная

Надо до кустов дойти. Здесь мы как на ладони.

      – Поле-то козловское как-будто? Козлы скоро? – вертела головой Прасковья Макаровна.

      – От Козлов одни трубы остались, – Ефросинья Фёдоровна, волокущаяся след в след за дочкой, оглянулась и, потеряв равновесие, шагнула в сторону. Оглушительный взрыв вспорол замёрзшее поле, хлестнул месивом грязи, снега и крови по припавшим к земле людям.

      Сепачёв приподнялся, дотянулся до слетевшей шапки, отряхнул, нахлобучил на макушку и только тогда, пересилив себя, обернулся на жалкую, навьюченную мешками с домашним скарбом караван-вереницу:

      – Поднимаемся, бабоньки! – скомандовал хрипло.

      Бабы зашевелились. Наталья, очнувшись, оторвала от саней голову и, протирая глаза от осыпавшего её месива, попыталась разглядеть своих девочек:

      – Лора! Галя! – звала слабым голосом, который утонул в общем крике перепуганных женщин и детей.

      На снегу неподвижно лежали окровавленные тела Прасковьи Макаровны и Ефросиньи Фёдоровны.

      С отчаянным остервенением Сепачёв снова сорвал с головы шапку и смял её дрожащими руками. Ветер взлохматил его седые волосы, резким порывом швырнул в лицо мёртвенно-холодной снеговой порошей. По грязным заросшим щекам медленно потекли мутные ручейки.

      От внезапных мощных залповых ударов содрогнулось небо. Огромная дымовая туча со всполохами орудийного огня мгновенно затянула грохочущий горизонт.

      – В лес! – закричал Василий Семёнович и, ухватив верёвку, потащил санки с Натальей.

      Снаряды густо сеялись по полю и между деревьями, разрывы обжигали землю, осыпали её расплавленными осколками, обрекая на долгое бесплодие. Беженцы метались от воронки к воронке. Спешили за Сепачёвым, боясь потерять его из вида, словно лишь на него одного была вся надежда. Когда в воздухе зазвенело долго и невыносимо-пронзительно, на одной ноте, до тошноты противно, из-за снежного холмика с густой разлапистой ёлкой вдруг раздалось громкое: «Ложи-и-ись!». Мелькнул едва заметный белый маскхалат, и кто-то, сбив с ног Сепачёва, рухнул вместе с ним в снег рядом с санками.

      Ночевали в окопах. Солдаты откармливали беженцев, делясь пайком, жалели детишек, рассовывали им в карманы сахар. Бабы плакали, не веря, что дождались этого часа. Вот они – наши!

      Сепачёв с Вовкой помогли Наталье подняться с санок и молча застыли перед домом. Он зиял выбитыми окнами, чернотой пустого дверного проёма. Крыша разворочена, выломанные перекладины торчат, будто оголённые рёбра. Сарай покрошен в щепу. Двор усеян обломками, стёклами, мелкой льняной кострой, которой утеплялся потолок. Но вот чудо – сохранилась печка, хоть и требовала мелкой починки.

      – Вы идите к себе. Я тут сама, – отпустила Наталья Василия Семёновича. – Мне сегодня гораздо легче…

      Держа за руки Ларису с Галинкой, шатаясь от слабости, с трудом обошла дом, заглянула на огород. Яма, в которой хранили семенную картошку, была пуста. «Вот здесь и заночуем, не привыкать», – определилась окончательно и принялась обустраивать временное жилище.