Переутомился. Алексей Будищев

торжествующей улыбкой и думает: «Что, братец, опоздал? Теперь рад бы меня ухлопать, да уж некогда!»

      – Опоздал, братец? – не удерживается он, чтобы не высказать своего торжества вслух. – Теперь уж поздно; шалишь!

      – Да, барин, опоздал, – соглашается ямщик.

      – Проговорился! – едва не вскрикивает Стрекалов. – Так-то вот вас и ловят, мерзавцев!

      – Оно, конечно, – продолжает, между тем, ямщик, – если бы наша лошадь овес видела, а то мы больше на кнут надеемся…

      «Так, так, так – думает Стрекалов, – самая обыкновенная уловка всех негодяев: проговорился – и в кусты!»

      По его поношенному, изжелта бледному лицу снова ползет мучительная усмешка; он вспоминает; в «Судебной Газете» он читал: в N-ской губернии ямщик задушил своего седока вожжами.

      – Вы не так на кнут надеетесь, – снова обращается он к ямщику не без злорадства, – как на вожжи!

      Последние слова Стрекалов многозначительно подчеркивает.

      – Это верно, – снова соглашается ямщик. – Потому оно без вожжей, голыми-то руками чего сделаешь!

      «Опять проговорился, – едва не вскрикивает Стрекалов, – Ведь олухи-то какие! Царь небесный! На, вон, его бери хоть сейчас; а ведь какие штучки задумывают: судебного следователя убить!»

      Он плотнее запахивается в пальто и говорит:

      – Да ведь зато с вожжами-то и влетает частенько ваш брат! Ух, как влетает!

      – Бывает, – соглашается ямщик, – кто ежели без разума…

      И прежде чем следователь успевает подумать: «влетел! Проговорился!» – он добавляет:

      – В яму иль в канаву влетит другой.

      «Смекнул! Травленый, стало быть! – думает Стрекалов. – Бубновый бы туз тебе на спину, да и послать, куда следует, подальше от людей. Заблаговременно!»

      У подъезда своей квартиры Стрекалов дает ямщику на водку вместо обыкновенного гривенника четвертак и говорит: