Пришёл, увидел…. Алексей Филиппов

яркое и лучистое, а снег под его светом искрится и переливается, словно россыпи алмазов на платье сказочной царицы. На ветвях темно-зеленых елей белые пушистые клубы снега, и казалось, что стоит к ним только прикоснуться, как они в одно мгновение обратятся миллионом сверкающих звездочек и улетят в ясную синь неба. И хотя было достаточно морозно, но дышалось легко и радостно. Хорошо-то как! Благостно. И вот тут благость душевную нарушил пронзительный визгливый крик с неба, будто скулил обиженный щенок, которому кто-то по неосторожности наступил на лапу. Николай Петрович встрепенулся, глянул вверх и увидел в ясном небосклоне четырех серых птиц: одна летела впереди и кричала, а остальные три – чуть сзади, то ли охраняли они её, то ли догоняли, непонятно.

      Возница дернул вожжи и прохрипел.

      – Не к добру они так орут…

      Через два часа пути, смотреть на красоты окружающего мира, у Нестерова уже не было мочи: ныла одеревеневшая спина, мочки ушей стали терять чувствительность, а в теплых меховых сапогах мерзли пятки. Еще перстень никак с пальца не снимается. Не догадался снять его во Нестеров, теперь мучился. А с этим перстнем никак нельзя в гостях появиться. Даже при виде огромных старомодных ворот усадьбы кузена Анатолия не шевельнулось в душе путешественника ни одного теплого чувства: всю его теплоту муки со страданием придушили, как хитрая кошка зазевавшуюся мышь. И на небо, под стать настроению, наползли мелкие облака.

      Поручик Сергей Зарайский стал проклинать всё на свете, где-то, через полчаса пути от небольшой станции чугунной дороги до имения своего друга Анатоля Бекасова. И причиной тому – мороз. Зарайский старательно кутался в широкую бурку, но подлый холод только насмехался над его потугами, терзая своими колючими ледяными перстами ноги поручика. Конечно же, глупо путешествовать по такому морозу в модных казацких шароварах, но умные мысли в буйные головы вовремя приходят редко. Будучи проездом с Кавказа, очень хотелось Зарайскому показаться во всей красе: черкеска с галунами, лохматая папаха, кинжал в серебряных ножнах и прочие атрибуты воинского шика. В теплом вагоне он часто представлял, как удивится Анатоль его мужественному наряду и как затрепещет сердечко Евгении. Хотя Зарайский умом и смирился, что она стала женой его закадычного друга, но пылкое сердце молодого офицера продолжало бунтовать против разума. Он и сейчас страдал от беспощадного мороза только ради встречи с ней, боялся себе в этом признаться, но было это именно так.

      Имение показалось на пригорке, когда Зарайскому подумалось, что у него почти нет ног. Возле крыльца стояли сани. Поручик попробовал появиться на крыльце молодцевато, но на второй ступеньке споткнулся и упал.

      – Еще немного, – стиснул зубы поручик, поправляя съехавшую на лоб шапку, и поковылял к дубовым дверям усадьбы своего друга.

      Учитель гимназии Григорий Петрович Хвостов ехал в гости и, прямо-таки, тонул в омуте размышлений. А в центре того омута, оказалась изумительной красоты женщина – Бекасова Евгения Андреевна. Учитель давно уже страдал от любви, и ему хотелось сегодня непременно поразить Евгению Андреевну какой-нибудь величественной одой (его поэтический талант был известен на всю близлежащую округу), но ничего путного не получалось. Чего он только не попробовал за последние дни: красочные эпитеты рядами строил, умопомрачительные метафоры на свет божий из потаенных уголков разума извлекал, модные литературные журналы штудировал, но всё понапрасну, не слагался стих достойный её красоты.

      Григорий Петрович, уже в который раз шепотом цитировал основоположников русского стихосложения, надеясь отыскать средь старинных залежей словесной премудрости жемчужное зерно. Однако добра там скопилось много, а вот нужная драгоценность, как в воду канула. И только последняя надежда грела душу незадачливого поэта: Михайло Ломоносов – имя ей. Зная многие строки этого славного поэта на память, учитель стал шептать себе под нос оду на день восшествия на престол Государыни Елизаветы Петровны.

      – Заря багряною рукою от утренних спокойных вод выводит солнце за собою…

      Григорий Петрович глянул на солнце, к которому стали подбираться облака и продолжил свою негромкую декламацию. И шептал он так, пока еле слышно не прозвучали слова: тебя богиня возвышают души и тела красоты…

      – Вот оно! – вскрикнул учитель настолько громко, что возчик, наблюдавший искоса на постоянно шепчущего пассажира, вздрогнул и погнал во всю прыть.

      Анатолий Михайлович Бекасов очень обрадовался приезду гостей.

      – Ах, Николя, лет пятнадцать не виделись! – крепко обнимал он Нестерова, а через мгновение прижимал уж к груди дрожащего поручика. – Серж! Вот счастье-то, какое! Сразу двое приехали. Господа! Слов не нахожу! А, вот, разрешите представить…

      В переднюю вошла молодая красивая женщина и улыбнулась, сделав прямо с порога реверанс.

      – Хотя, Серж, ты её знаешь, – продолжал радоваться хозяин дома, – а тебя, Николя, прошу познакомиться: моё сокровище – Евгения Андреевна урожденная княгиня Волховская. Не было случая тебя ей представить, ты же у нас всё жарким странам путешествуешь.

      Николай Петрович галантно поклонился, поцеловал