Замкнутый круг. Александр Рогинский

аков жизни – не отвечал на звонки, не появлялся на работе. Никто толком не мог объяснить, куда делся Виктор.

      Виктор был единственным сыном. И он должен был похоронить отца, предварительно его кремировав. Так Кошерин написал в завещании, которое недавно оформил у нотариуса.

      Мысли о собственной смерти с юных лет волновали, и момент похорон был для него более существенным, чем сама смерть. Ему было бы приятно, если бы его похоронили при большом стечении народа.

      Увы! Кто бы это сегодня сделал? Из близких и друзей практически никого не осталось: кто уехал, кто умер. И теперь одна надежда на сына, да и тот куда-то делся.

      Правда, была еще фирма. Но в завещании он четко прописал – хоронить его должен только сын.

      Сначала даже и тревоги не было. Мало ли – взрослый свободный человек. Взбрело в голову, сел в самолет и отправился на Канары, захотел, поменял страну… Но ведь есть какие – то законы приличия. Можно в конце концов записку написать. Но нет же – исчез без всяких следов и объяснений.

      Утро нагло влезло в окно и вытянуло Кошерина на балкон, на котором сразу дохнуло холодной сыростью, а в спину, как из печи, тянуло душным неряшливым теплом.

      Так он стоял, пока не замерз. Это состояние ему нравилось: доводишь свой организм до границы и с удовольствием наблюдаешь за резкими переходами собственных реакций.

      Так, между прочим, Кошерин часто глушил боль и даже чесотку в горле. На одном важном собрании эта чесотка так привязалась к нему, что он уже собирался огласить зал громким чихом, который, как правило, он производил не меньше 25 раз.

      И спасло его неожиданно то, что он чесотку перевел в боль зуба.

      На сегодня запланирована встреча со следователем Николаем Валентиновичем Смирновым, которому поручили вести дело о пропаже сына. Вчера в кабинете полковника Егорова он познакомился со Смирновым. И обратил внимание, как идет этому человеку его фамилия.

      Лицо открытое, без всяких замысловатостей, глаза блекло-синие, почти прозрачные, нос ровный, а кожа гладкая, видно, бреется безопасной бритвой. Волосы некрашеные, шатенистые, гладко зачесанные. Пахло от капитана ароматной туалетной водой, за которой чувствовалось хорошо вымытое тело…

      И в фамилии «Смирнов» была чистая простота и благодушность. Можно уважать и доверять. С такими людьми Кошерину всегда было приятно общаться.

      Смирнов встал навстречу. На подоконнике гудел паровозом электрический чайник.

      – Может, чайку? – спросил учтиво капитан.

      По голосу чувствовалось, знает, какое впечатление производит на старого бизнесмена.

      – Да я, в общем-то, позавтракал, – сказал Кошерин, тяжело опускаясь на стул.

      – Вот купил сокровище, такой красивый на вид, – как бы оправдывался Смирнов, – а на поверку оказался настоящей доменной печью.

      Смирнов изучал Кошерина. Кошерин хотел даже повернуться, чтобы он мог еще познакомиться с его профилем. Но это было бы уже невежливым.

      – Мне много приходилось видеть ваш портрет в газетах, – сказал Смирнов. – Фотографии ошибаются.

      – Это вы верно заметили, – принял тему Кошерин. – Фотография убивает дух человека, она передает лишь частично переработанную химией информацию.

      – Итак, меня интересует все, что связано с вашим сыном. И его дух, который фотография не передает, – улыбнулся капитан.

      – Что я могу сказать? Виктору 48 лет, доктор медицинских наук, известный психиатр, лечил многих наших представителей элиты. Имеет научные труды, которые издаются и за рубежом. В быту чистоплотен и аккуратен. Даже педант. Не женат. Вернее, есть у него пассия, но, кажется, они разошлись. Вот практически и все.

      Кошерин с интересом посмотрел на капитана, ожидая нового вопроса.

      – А ваши взаимоотношения? Вы ведь живете вместе, а я знаю, как нелегко в вашем возрасте наблюдать, скажем, за поведением молодого человека, желающего вести свободный образ жизни.

      – Откуда вы знаете про свободный образ жизни?

      – Догадываюсь. С годами, знаете ли, у человека в профессии, если он ею занимается серьезно, начинают формироваться особые качества. Ну, как у культуриста, или качка, как мы говорим.

      Он развивает определенную группу мышц, которую затем и обслуживает организм. Не задействованные мышцы начинают потихоньку отмирать. На этом принципе все построено в природе. Не зря и говорят, что жизнь – это движение.

      Так и у нас вырабатываются способности, скажем, физиогномистов. А у вас лицо достаточно читаемое.

      – Виктор человек сложный, характер у него материнский – жесткий, гордый. Для него лучше умереть, чем пойти на поклон. Потому ему и в науке было так тяжело. Приходилось доказывать очевидные вещи, а знаете, сколько вокруг функционеров, которых наука по – настоящему и не волнует?

      Что же касается наших конфликтов, то тут вы ошибаетесь. Мы ценили и берегли друг друга. А с женщинами сын общался вне дома. У нас, слава Богу, есть дача.

      Он просто мне сообщал, когда будет на даче,