Травля (сборник). Саша Филипенко

не узнает «Хор бояр» и «Любовь к трем апельсинам». Старший и младший, Александр и Анатолий, сдают пустые листы. Саша только что вернулся с тренировки, Толя не может оторваться от компьютерной игры.

      Ужинать садятся на исходе седьмого. Из колонок фонят «Подмосковные вечера». Выписанный повар подает морские фрукты. Павел хвастает, что, съездив в Антиб, выторговал у месье Гийома три бутылки по шесть тысяч каждая. Александр молчит. Толя играет. Мама замечает, что торговаться – низко, ибо французы – эти шарманщики со швабрами сами знаете где – могут болтать, будто все русские – торгаши.

      Отужинав, садятся к телевизору. Большой плоский экран стоит здесь же, в саду. Провода переплетаются с зеленым шлангом. Над экраном кружит пчела.

      Отца слушают молча, как никогда внимательно. Папенька прогнозирует неминуемый крах общества потребления, рассказывает о неэффективности демократии и настаивает на необходимости изменить мир на основе православных принципов. Отвечая на вопрос журналистки (чрезвычайно красивой и фатально глупой проходной любовницы знакомого министра), папа заявляет, что санкций не боится, никакой недвижимости за границей у него нет, а единственное его богатство – Русь. Дети смеются. Мама становится хмурой.

      Следующий день решают провести в море. Волны синие, выцветающие к горизонту. То тут, то там, словно выдавливая пасту из тюбика, оставляют длинные белые ленты яхты. Лежа на корме, Лиза и Павел обсуждают заходящие в аэропорт Ниццы самолеты. Элизабет подсчитывает джеты, Поль берет на себя «нищебродов», калькулируя «аэробусы» и «боинги».

      – Знаешь, почему папа римский крестится всякий раз, когда выходит из самолета?

      – Ну и почему?

      – Потому что, если бы ты летала «Алиталией», ты бы тоже крестилась!

      Мама и Александр отдыхают на вертолетной площадке. Маленький Анатолий сражается с компьютерными монстрами. Перерезая желтую букву «H», стоят три лежака. Мама в шляпе, полям которой позавидовал бы сам Сатурн, Александр в велосипедной кепке с задранным козырьком.

      На соседней яхте старательно загорает депутат-неонацист. Его развлекает известный писатель. По яхте бегают дети литератора и их гувернантки. Писатель старательно просит денег. Депутат, в общем-то, и не против, но получает некоторое удовольствие от лингвистического топтания автора. Море хорошо разносит звук.

      – Господи, если он сейчас ему не отстегнет, – я сама ему заплачу!

      – Ты читала, что сегодня пишут про нас?

      – Читала…

      Александр имеет в виду текст, который появился в сети всего несколько часов назад. После чересчур патриотичного выступления отца в блоге известного журналиста опубликована статья, в которой, в частности, приведена информация о некоторых (пускай и незначительных) счетах и прибрежных домах. Кроме всего прочего, в публикации указаны актуальные места обучения Лизы, Павла и Анатолия. Два парижских лицея и школа озвучены верно. О том, что Александр играет в низшем футбольном дивизионе Франции, автор почему-то не пишет.

      – Думаешь, отец поплатится за свои слова?

      – Скорее за них ответит тот, кто все это написал.

      Экспозиция

      Главная партия

      Главная партия – важная составляющая экспозиции. Она – основа будущего конфликта и развития. И пока Славины загорают на палубе, мелодия переносит нас в будущее, где мы впервые слышим мотив травли.

      Яма вырыта. Экскаватор опускает сваю. Словно молоко в чашу, в свежевырытую могилу заливается туман. Вокруг – тишина. Ни домов, ни линий электропередачи. Лаконичная бесконечность: темный лес да серые облака.

      Условия следующие: в каждом подходе будет не больше двух собак. Медведя пристегнут к столбу за заднюю лапу. Когти обрезать не станут, клыки тоже. Свора выиграет, когда косолапый окажется на спине или, что естественно, сдохнет.

      – Давайте хотя бы ослепим его! При таких поблажках он нам всех собак перебьет!

      – Нет!

      Шеф против. Правила есть правила. В наших руках термосы, в запотевших джипах собаки. Пора начинать.

      Запускают первую пару. Их хозяин скалится, потирает руки, думает, что медведю хана. Кретин. Он даже не подозревает, на что способен загнанный в угол зверь. Хотя мог бы и знать, ведь приглашенный гость – следователь по особо важным делам. Вероятно, про допросы ему известно больше.

      Обрывается тишина. Собаки лают, бросаются на медведя и тотчас отступают. Выгибают спины и огрызаются. Дыбом стоит шерсть. У нас пузырьки по коже. Мы видели это не раз, но в первые минуты всегда так. Потрясающе страшно. Глухо рычит прикованный зверь. Он поднимается на задние лапы, но не может атаковать. Все, что ему сегодня позволено, – до последнего умирать. Шеф улыбается.

      Включается мясорубка. Продолжается бой. Визжит первая переломанная надвое сука. Бурлит кровь, вываливаются кишки. Кишки розовые, гораздо светлее, чем кровь. Мы улыбаемся, потому что мишка хороший. Нам нравится этот зверь – жаль только, что он погибнет