Лиделиум. Наследие Десяти. Рия Райд

Андрея я тоже почти не видела. Пару раз на рассвете мне удалось уловить его осторожные шаги: он появлялся всегда в одно и то же время, в районе пяти утра, брел в свою комнату и запирался с обратной стороны. В особенно удачные дни я, просыпаясь от ночных кошмаров, слышала его музыку – нежную, еле уловимую мелодию, пробирающуюся ко мне спасительной нитью сквозь сумрак ужасов. Тогда я выходила в коридор, не в силах оторваться от нее, подолгу сидела на холодном полу у своей двери и наблюдала, как солнечные отблески рассвета скользят по темным стенам. Поначалу я боялась, что Андрей неожиданно появится на пороге своей комнаты и обнаружит меня, но он никогда не выходил.

      С того самого утра, когда он рассказал мне о Десяти, мы больше не говорили. Это было достаточно непросто, если учесть, что мы жили в одном доме и наши комнаты разделяли лишь пара стен и узкий коридор, и я бы могла решить, что он меня избегает, но, по правде, думаю, ему просто было все равно.

      Что же касается Питера Адлерберга – едва ли мы находили компанию друг друга приятной. Пару раз мы сталкивались в центре управления и коротко обменивались язвительными комментариями, но в остальном оба старались не попадаться друг другу на глаза.

      Все дни я проводила в геологическом отделе. Дора любезно завалила меня работой, и я была ей благодарна: во всяком случае, это очень помогало отвлечься от тяжелых мыслей. По вечерам же я продолжала посещать медицинский отсек, где Джон Килси своими датчиками, словно цепкими клешнями, вновь брался за мой измотанный разум и устраивал очередные допросы на хертоне, пытаясь вытащить из него хоть крупицу ценных воспоминаний.

      Он больше не спрашивал о событиях на Мельнисе, да и моим прошлым не шибко интересовался. Исследования доктора приняли неожиданный формат: каждый вечер в течение часа он перечислял мне незнакомые имена, названия локаций, упоминал о событиях, о которых я слышала первый раз, и пытался проанализировать мою реакцию, которая, впрочем, всегда была одинаково равнодушной. Почему, по его мнению, и, главное, откуда все это должно было быть мне известно он, разумеется, не уточнял.

      Когда же выдавались свободные минуты, каких было немного, меня навещал Марк. Он появлялся всегда внезапно и неизменно вовремя. Он вообще относился к тому типу людей, которые все делают кстати: неудивительно, что мы быстро поладили. К тому же, как оказалось, он всерьез увлекался геологией. Наши встречи стали своеобразной отдушиной: мы коротали время в библиотеке Нейка Брея, реже отправлялись на вечерние прогулки, а иногда, как сейчас, он составлял мне компанию в тренировочном зале, выступая чем-то вроде незатейливого компаньона или ленивого наблюдателя.

      Избегая излишних откровений, Марк Крамер при этом всегда оставался приятным собеседником. Его спокойный, миролюбивый нрав словно сглаживал все углы. В нем не было той трогательной, дружеской теплоты, что чувствовалась в Алике, остроумной наблюдательности Андрея или же черного сарказма Питера, что периодически все же был весьма кстати. Однако Марк обладал другой харизмой – с