И рвется цепь. Алексей Волков

Мне не нравится эта музыка. Я понимаю, какие эмоции она должна вызывать, но не могу испытать даже что-то приблизительно близкое. Никогда не мог. На одной вечеринке, когда еще учился в университете, я танцевал с девушкой.

      Она была, наверное, красивой. По крайней мере, все ее так называли. Я тогда еще ощупью пробивался сквозь социальные условности, навыки еще не были сформированы. Я танцевал с ней под такую же примерно музыку, держал руки на ее талии. Сидящие на диване однокурсники смотрели на меня, и я понимал, что, скорее всего, лица их выражают зависть. Я топтался с ней в танце, потом мы ушли в комнату, и я стащил с нее кофту. Она закусывала губы, ласкала меня.

      Я пытался зеркально повторить ее действия. Это был первый раз, когда я был с женщиной относительно трезвым. В голову лезли какие-то странные мысли, не относящиеся к процессу. Стоимость шнурков в советское время, почему в обувных киосках сидели почти сплошь персы, воздушный шарик, который улетел и застрял в ветках дерева, когда я гулял с мамой в парке, и потом я плакал и просил маму достать этот желтый шарик. А девушка стягивала джинсы, оставалась в черном лифчике и шелковых трусиках, прижималась ко мне и тащила вниз мои джинсы. В тот раз я почти пожалел ее, потому что не мог испытать ничего похожего на ее желание. Я остался голым и просто ввел в нее член, который напрягся и стоял отдельно от меня самого. Она недовольно вскрикнула, а я просто продолжал долбить ее, удивляясь, как странно устроен я сам и как я не совпадаю с ней ни в чем. Через несколько минут член начал двигаться в ней легче, она стонала, царапала мне спину, видимо, хотела отомстить за боль, причиненную ей, когда я вошел в нее неподготовленную, без предварительных ласк. Я смотрел на обои – крупные цветы и листья, – они были наклеены давно, может, еще при Союзе, и теперь выцвели, местами истерлись. Я выбрал один цветок и мысленно обрисовывал его, как в детстве обводил рисунки в раскрасках, когда думал, что так смогу научиться рисовать. Она стала двигать бедрами навстречу члену, изогнулась, двумя руками сжала покрывало, смяла его, оперлась на сжатые кулачки и с тонким стоном кончила. Я тут же вышел из нее, радуясь, что больше не нужно совершать фрикции. Она откинулась на спину, притянула меня к себе. «Устал? А ты?

      Хочешь кончить?» – спросила она. Я хотел кончить. Я кивнул. Она вылезла из-под меня, перевернула меня на спину и взяла член в рот. Я разрядился через несколько секунд. Теперь я смотрел на потолок и люстру. В комнате был полумрак, наверное, было часов около десяти вечера, за окнами был май, а со двора слышались какие-то пьяные возгласы. Потом она звонила мне, удивлялась, отчего я не звоню сам. Я не знал, что ответить. Сказать правду, что она меня не интересует, я не мог. Тогда я уже научился врать и знал, что мое восприятие того, что вокруг, отличается от восприятия других людей. Потом она назвала меня свиньей, и мы больше не встречались.

      Марьяна ложится на кровать и тащит меня к себе. Она уже сняла лифчик и теперь лежит, раздвинув ноги, обутые в туфли. У нее очень красивая, хотя и мягковатая