Сны Николая Закусина. Екатерина Соловьева

дед моего мужа. Он действительно жил в Нижнем Тагиле и с ним на самом деле случились все те страшные события, которые описаны в романе в его снах. Они восстановлены по архивным документам и воспоминаниям.

      Я никогда не видела Николая Закусина и не знаю, каким человеком он был. Но думаю, что хорошим. И если он просит меня рассказать его историю, я это обязательно сделаю. Но мне так хотелось узнать, как бы он прожил жизнь, не случись война. Так хотелось подарить ему другую жизнь – мирную и спокойную. Поэтому я написала этот роман таким, какой он есть, по обе стороны зеркала.

      Глава 1. Кто такой Хитлер?

      Коля Закусин проснулся с криком. Он тяжело дышал в темноте душной избы, пропахшей квашнёй для теста у печки. Из-за старой занавески уже пробивался серый рассвет, но в сумраке мальчику всё ещё чудился кошмар: кричащий на трибуне дядька в серой форме. Непонятно, что в нём было страшного, кричал он вовсе не на Колю, а что-то о величии страны. Но при одном взгляде на него мороз продирал до костей.

      В свои семь лет Коля боялся только одного человека – отчима. Тот больно драл его за ухо, бывало, пинка давал ни за что. Но дядька в кошмаре почему-то был намного страшнее. От него пахло смертью.

      – Коля! Коля, ты чего кричал? – мама Зоя сонно ёжась в сумерках, заглянула за занавеску, где на сундуке спал сын.

      – Мама… – у Коли почему-то перехватило горло. – А кто такой Хитлер?

      – Кто? – переспросила она и вдруг, прислушавшись, обернулась, быстро зашептала. – Выдумщик ты у меня. Опять что-то выдумал. Говорила я тебе, не бегай допоздна, а теперь…

      – Зоя! – заорал дурниной отчим из-за занавески. – Опять твой пащенок мне спать не даёт! А ну давай его сюда! Я ему покажу, как кормильца семьи будить!

      Отчима Коля хотя и боялся, но больше презирал. Злобный был мужик, да и пьяный всё время. Сразу его возненавидел, как в доме появился. Непонятно, зачем мать его приветила.

      Мама Зоя скрылась за занавеской, что-то успокоительно шепча мужу. Тот буркал в ответ что-то злобное и всё порвался встать, скрипя половицами. Наконец вроде всё затихло, но отчим всё же выплюнул напоследок:

      – Неча ему тут мой хлеб есть! Чтоб духу его к вечеру здесь не было!

      Весь день Коля сидел дома, боялся выйти. Перебирал свои сокровища: деревянную лошадку, игрушечную саблю, подаренную отцом. Вспомнил, что зарыл под забором пару найденных в огороде гильз и чей-то коготь. Откопал и перепрятал на всякий случай.

      А к полудню мать сунула Коле узелок с вещами и кусок пирога с черёмухой.

      – Ты, Коля, поживи пока у отца, – говорила она, виновато пряча глаза и неловко гладя его по вихрастой макушке. – Георгий, он отойдёт… потом. И вернёшься. Да, сынок? Вон, отец-то, за речкой живёт. Ольга-то, жена его, тебя, поди, не обидит…

      Коля смотрел в её серые глаза, точь-в-точь такие же, как и у него, и вдруг почуял, будто земля уходит у него из-под ног. И дом, в котором он вырос, со старой черёмухой в палисаднике, с маленькой кухонькой и цветным куском рубероида во дворе, стал разом таким чужим и незнакомым. Мальчик молча развернулся и пошёл в сторону моста, сглатывая слёзы. Там, за речкой Лаей, был дом отца и его жены.

      А в этот дом он больше никогда не вернулся.

      На дворе был 1922 год.

      Глава 2. Новая жизнь

      – Коля! Коля! Папка приехал! – закричала со двора мама Оля.

      Коля бросил копать червей для рыбалки на огороде и кинулся бежать по борозде к дому.

      Всего за год он стал звать жену отца мамой. Она, мама Оля, и правда, его не обижала. Маленького росточка – отцу по пояс, шустрая, черноглазая, с утра печку топила, чугунок с картошкой ароматной доставала. Ещё пирогами с ревенем справно кормила да шаньгами. Когда Коля уснуть не мог на новом месте, всё гладила его по голове, а другой рукой – себя по беременному животу и тихо-тихо колыбельную напевала. Мама Оля вообще всегда руку на животе держала, будто защитить ребёнка пыталась. Коля как-то спросил об этом тайком у отца. А тот весь помрачнел, сел на завалинке и самокрутку достал. Задымил, надвинул кепку пониже, чтоб глаз видно не было, и заговорил негромко.

      – Ты, Колька, большой уже, тебе можно знать. Слыхал, поди, что я в Красных Орлах воевал?

      Коля кивнул.

      – Ну вот. А до того, как пойти с Красной Армией воевать, я в партизанском отряде был. В восемнадцатом году летом захватили нашу Лаю беляки. Пришлось нам, значит, тогда отступить с позиций, спрятаться. А беляки-то, Колька, звери же. Они давай по домам стучать: кто тут красных прячет. Стреляли сразу, без разбору всех, кто за наших. И какая-то сволота на маму Олю нашу показала. Мол, жена партизана. Ну беляки схватили её и повели убивать…

      Он помолчал, затянувшись так сильно, что из ноздрей пошёл синий папиросный дым. Потом хрипло договорил:

      – А она «тяжёлая» была, вот как сейчас. Вот-вот родит. Кто-то, видать, вступился тогда за неё. Да поздно. Братик твой не выжил. Схоронили мы его. Там, на нашем кладбище. На кержацком.

      – Вот