Журнал «Юность» №09/2024. Литературно-художественный журнал

службы пролетело неожиданно быстро. Только втянулся, пришла пора возвращаться. Коротая безмятежные дембельские вечера, я размышлял о двух годах жизни, проведенных в далекой Амурской области, об упорядоченном армейском быте и прерванной учебе. И пришел к выводу, что все прошло своим чередом, прошло вовремя и как надо. Жалеть уж точно не о чем. Я убедился, что не надо пытаться оседлать жизнь. Всему свое время. Таков порядок вещей. Окончил школу, поступил в институт. Пришла повестка, приостановил учебу, отслужил. Необходимость, ценность и смысл всего происходящего познаешь уже в процессе. Андрей меня не понимал. Он говорил, что не стоит соглашаться с обстоятельствами и менять свою жизнь, если не знаешь зачем. Для чего терять время?

      Я часто думал о нашем с ним последнем разговоре накануне моих «проводин». Память восстанавливала все до мелочей, до звуков и запахов. Армия к этому очень располагает.

* * *

      Мы с Андреем стояли на железнодорожном мосту. Под ним медленно текла широкая глухо и натужно громыхающая река из цистерн и товарных вагонов. Река широкая, разделенная на разные потоки. Они катились в противоположные стороны, мерно постукивая и пофыркивая, останавливались, стояли, отдыхая, потом, вдруг вздрагивая, как в испуге, запускали гремящие железом мурашки по всей длине составов. И снова, переговариваясь, перестукиваясь, решались на новое движение. Был поздний темно-лиловый июньский вечер, в котором тонул, растворялся этот тяжелый железный поток. Красные огни далеких семафоров выхватывали из опускавшейся темноты покатые, лоснящиеся, грязные тела цистерн и шапки сыпучих грузов. Непреклонный женский голос дирижировал всем этим движением. «Пр-быыеет на втрптиий… прслеует манврооыыый», – разносило эхо.

      – Завораживает? А, Кирюха? Знаешь, я могу на это смотреть бесконечно, – глядя в опускающуюся темноту, восторженно произнес Андрей.

      – Я уже это слышал. И много раз. На муравьев похоже. Бегают по своим муравьиным дорожкам, тащат что-то на себе. Тут муравейник должен быть недалеко.

      – Нравится мне. Как в театре, – не обращая внимания на мои слова, продолжил он.

      – Если так нравится железная дорога, что ж ты мечту променял? Для начала водил бы паровозы, – дернул я товарища.

      – Сам ты… водитель паровозов. Отец мой – машинист тепловоза! Брал нас с собой на смену. Алика Рыбина с первого этажа… Он потом в другую школу перевелся. Помнишь?

      – Помню. В другую школу. Потом совсем общаться перестали.

      – Перестали и перестали, не о нем речь. – Андрей достал сигарету. – Болел я, конечно, тогда этим делом, – довольно гоготнул он. – Машинист для меня тогда как космонавт был. Так-то. Зажигалку дай.

      – Вот и говорю, что ты мечте своей изменил. – Я рылся в карманах пиджака, достал зажигалку. – На, – протянул я. – И за тысячи километров в Свердловск поперся? В архитекторы.

      – Поперся, – ухмыльнулся Андрей. – Лет в пятнадцать в очередной раз увидел