Морфий. Михаил Булгаков

моря, проездом в Петербург.

      Где-то на севере был такой город.

      Существует ли теперь? Писатель смеется; уверяет, что существует. Но ехать до него долго: три года в теплушке. Целый вечер отдыхали мои глазыньки на белом воротничке. Целый вечер слушал рассказы о приключениях.

      Братья писатели, в вашей судьбе…

      Без денег сидел. Вещи украли…

      …А на другой, последний вечер у Слезкина, в насквозь прокуренной гостиной, предоставленной хозяйкой, сидел за пианино Николай Николаевич. С железной стойкостью он вынес пытку осмотра. Четыре поэта, поэтесса и художник (цех) сидели чинно и впивались глазами.

      Евреинов находчивый человек:

      – А вот «Музыкальные гримасы»…

      И, немедленно повернувшись лицом к клавишам, начал. Сперва… Сперва о том, как слон играл в гостях на рояли, затем влюбленный настройщик, диалог между булатом и златом и, наконец, полька.

      Через десять минут цех был приведен в состояние полнейшей негодности. Он уже не сидел, а лежал вповалку, взмахивал руками и стонал…

      …Уехал человек с живыми глазами. Никаких гримас!..

* * *

      Сквозняк подхватил. Как листья летят. Один – из Керчи в Вологду, другой – из Вологды в Керчь. Лезет взъерошенный Осип с чемоданом и сердится:

      – Вот не доедем, да и только!

      Натурально, не доедешь, ежели не знаешь, куда едешь!

      Вчера ехал Рюрик Ивнев. Из Тифлиса в Москву.

      – В Москве лучше.

      Доездился до того, что однажды лег у канавы:

      – Не встану! Должно же произойти что-нибудь!

      Произошло: случайно знакомый подошел к канаве – и обедом накормил.

      Другой поэт. Из Москвы в Тифлис.

      – В Тифлисе лучше.

      Третий – Осип Мандельштам. Вошел в пасмурный день и голову держал высоко, как принц. Убил лаконичностью:

      – Из Крыма. Скверно. Рукописи у вас покупают?

      – …Но денег не пла… – начал было я и не успел окончить, как он уехал. Неизвестно куда…

      Беллетрист Пильняк. В Ростов, с мучным поездом, в женской кофточке.

      – В Ростове лучше?

      – Нет, я отдохнуть!!

      Оригинал – золотые очки.

      Серафимович – с севера.

      Глаза усталые. Голос глухой. Доклад читает в цехе.

      – Помните, у Толстого платок на палке. То прилипнет, то опять плещется. Как живой платок… Этикетку как-то для водочной бутылки против пьянства писал. Написал фразу. Слово вычеркнул, сверху другое поставил. Подумал – еще раз перечеркнул. И так несколько раз. Но вышла фраза как кованая… Теперь пишут… Необыкновенно пишут!.. Возьмешь. Раз прочтешь. Нет! Не понял. Другой раз – то же. Так и отложишь в сторону…

      Местный цех in corpore под стенкой сидит. Глаза такие, что будто они этого не понимают. Дело ихнее!

      Уехал Серафимович… Антракт.

      IX

      История с великими писателями

      Подотдельский декоратор нарисовал Антона Павловича Чехова с кривым носом и в таком чудовищном пенсне, что издали казалось, будто Чехов в автомобильных очках.

      Мы поставили его на большой мольберт. Рыжих тонов павильон, столик с графином и лампочка.

      Я