Вишневый сад. Повести. Антон Чехов

быстро сбросила с себя платье и сорочку и стала раздевать свою барыню.

      – Сегодня погода не такая жаркая, как вчера, не правда ли? – сказала Надежда Федоровна, пожимаясь от грубых прикосновений голой кухарки. – Вчера я едва не умерла от духоты!

      – О да, моя милая! Я сама едва не задохнулась. Верите ли, я вчера купалась три раза… представьте, милая, три раза! Даже Никодим Александрыч беспокоился.

      «Ну, можно ли быть такими некрасивыми?» – подумала Надежда Федоровна, поглядев на Ольгу и на чиновницу; она взглянула на Катю и подумала: «Девочка недурно сложена».

      – Ваш Никодим Александрыч очень, очень мил! – сказала она. – Я в него просто влюблена.

      – Ха-ха-ха! – принужденно засмеялась Марья Константиновна. – Это очаровательно!

      Освободившись от одежи, Надежда Федоровна почувствовала желание лететь. И ей казалось, что если бы она взмахнула руками, то непременно бы улетела вверх. Раздевшись, она заметила, что Ольга брезгливо смотрит на ее белое тело. Ольга, молодая солдатка, жила с законным мужем и потому считала себя лучше и выше ее. Надежда Федоровна чувствовала также, что Марья Константиновна и Катя не уважают и боятся ее. Это было неприятно, и, чтобы поднять себя в их мнении, она сказала:

      – У нас в Петербурге дачная жизнь теперь в разгаре. У меня и у мужа столько знакомых! Надо бы съездить повидаться.

      – Ваш муж, кажется, инженер? – робко спросила Марья Константиновна.

      – Я говорю о Лаевском. У него очень много знакомых. Но, к сожалению, его мать, гордая аристократка, недалекая…

      Надежда Федоровна не договорила и бросилась в воду; за нею полезли Марья Константиновна и Катя.

      – У нас в свете очень много предрассудков, – продолжала Надежда Федоровна, – и живется не так легко, как кажется.

      Марья Константиновна, служившая гувернанткою в аристократических семействах и знавшая толк в свете, сказала:

      – О да! Верите ли, милая, у Гаратынских и к завтраку и к обеду требовался непременно туалет, так что я, точно актриса, кроме жалованья, получала еще и на гардероб.

      Она стала между Надеждой Федоровной и Катей, как бы загораживая свою дочь от той воды, которая омывала Надежду Федоровну. В открытую дверь, выходившую наружу в море, было видно, как кто-то плыл в ста шагах от купальни.

      – Мама, это наш Костя! – сказала Катя.

      – Ах, ах! – закудахтала Марья Константиновна в испуге. – Ах! Костя, – закричала она, – вернись! Костя, вернись!

      Костя, мальчик лет четырнадцати, чтобы похвастать своею храбростью перед матерью и сестрой, нырнул и поплыл дальше, но утомился и поспешил назад, и по его серьезному, напряженному лицу видно было, что он не верил в свои силы.

      – Беда с этими мальчиками, милая! – сказала Марья Константиновна, успокаиваясь. – Того и гляди свернет себе шею. Ах, милая, как приятно и в то же время как тяжело быть матерью! Всего боишься.

      Надежда Федоровна надела свою соломенную