Петербург. Стихотворения (сборник). Андрей Белый

пара Липпанченки напомнила незнакомцу темно-желтый цвет обой его обиталища на Васильевском Острове – цвет, с которым связалась бессонница и весенних, белых, и сентябрьских, мрачных, ночей; и, должно быть, та злая бессонница вдруг в памяти ему вызвала одно роковое лицо с узкими, монгольскими глазками; то лицо на него многократно глядело с куска его желтых обой. Исследуя днем это место, незнакомец усматривал лишь сырое пятно, по которому проползала мокрица. Чтоб отвлечь себя от воспоминаний об измучившей его галлюцинации, незнакомец мой закурил, неожиданно для себя став болтливым:

      – «Прислушайтесь к шуму…»

      – «Да, изрядно шумят».

      – «Звук шума на „и“, но слышится „ы“…»

      Липпанченко, осовелый, погрузился в какую-то думу.

      – «В звуке „ы“ слышится что-то тупое и склизкое… Или я ошибаюсь?..»

      – «Нет, нет: нисколько», – не слушая, Липпанченко пробурчал и на миг оторвался от выкладок своей мысли…

      – «Все слова на еры тривиальны до безобразия: не то «и»; «и-и-и» – голубой небосвод, мысль, кристалл; звук и-и-и вызывает во мне представление о загнутом клюве орлином; а слова на «еры» тривиальны; например: слово рыба; послушайте: р-ы-ы-ы-ба, то есть нечто с холодною кровью… И опять-таки м-ы-ы-ло: нечто склизкое; глыбы – бесформенное: тыл – место дебошей…»

      Незнакомец мой прервал свою речь: Липпанченко сидел перед ним бесформенной глыбою; и дым от его папиросы осклизло обмыливал атмосферу: сидел Липпанченко в облаке; незнакомец мой на него посмотрел и подумал «тьфу, гадость – татарщина»… Перед ним сидело просто какое-то «Ы»…

      С соседнего столика кто-то, икая, воскликнул:

      – «Ерыкало ты, ерыкало!..»

      – «Извините, Липпанченко: вы не монгол?»

      – «Почему такой странный вопрос?..»

      – «Так, мне показалось…»

      – «Во всех русских ведь течет монгольская кровь…»

      А к соседнему столику привалило толстое пузо; и с соседнего столика поднялось пузо навстречу…

      – «Быкобойцу Анофриеву!..»

      – «Почтение!»

      – «Быкобойцу городских боен… Присаживайтесь…»

      – «Половой!..»

      – «Ну, как у вас?..»

      – «Половой: поставь-ка „Сон Негра“…»

      И трубы машины мычали во здравие быкобойца, как бык под ножом быкобойца.

Какой такой костюмер?

      Помещение Николая Аполлоновича состояло из комнат: спальни, рабочего кабинета, приемной.

      Спальня: спальню огромная занимала кровать; красное, атласное одеяло ее покрывало – с кружевными накидками на пышно взбитых подушках.

      Кабинет был уставлен дубовыми полками, туго набитыми книгами, пред которыми на медных колечках легко скользил шелк; заботливая рука то вовсе могла скрыть от взора содержимое полочек, то, наоборот, обнаружить ряды черных кожаных корешков, испещренных надписями: «Кант».

      Кабинетная мебель была темно-зеленой обивки; и прекрасен был бюст… разумеется, Канта же.

      Два уже года Николай Аполлонович не поднимался раньше полудня. Два с половиною ж года пред тем пробуждался он ранее: пробуждался