Катехон. Сухбат Афлатуни

над ведром и купала в нем тряпку. Как ребенка, подумал он. Повернулась к нему: «Как твоя голова?»

      Он сказал, что лучше. Боль уходила, оставалась тяжесть и мокрые ноги. Он поцеловал ее в шею. «Потом», – сказала она.

      Она мыла полы, он смотрел книги. Головная боль почти прошла, только последние медузы еще плавали между строк, когда открывал книгу.

      Ей надоедало тереть, и она начинала танцевать со шваброй. Ум-па-па… Или просто шла и тянула ее за собой, оставляя длинный влажный след, как улитка.

      Потом наступало обещанное «потом». Он шел на склад и сооружал им ложе из книг. Отбирал толстые, в коленкоровых обложках, обдувал от пыли, чихал. Поверх книг ложилась его рубашка, ее халат. Всё равно было жестко. Но вначале не чувствовалось.

      Она возвращалась с мокрыми и холодными руками. Заскакивала верхом на швабре, изображая полет. «Как твоя голова?»

      Последние медузы выстраивались в круг и начинали танец.

      «Мерга…» – говорил он, освобождая губы.

55

      Расшифровка продолжается. Карие глаза Турка глядят в монитор. Его ресницы.

      Неподалеку расположились серые глаза Славянина.

      На экране – предмет, который вначале можно принять за облако. Это мозг.

      Через неделю Славянин летит в Ташкент. Институт к этому времени будет уже почти закрыт, остатки оборудования демонтируют, погрузят в контейнеры и вывезут. Здание решено переоборудовать в общежитие для беженцев. Клумба исчезнет.

      Погода стоит солнечная, ветер умеренный. Турок, пока не истекла страховка, приводит в порядок зубы.

      Славянин никуда не ходит. Пишет проджект финализейшн репорт, лежит на диване в полосатых носках и смотрит русские передачи. «Готовлюсь к поездке», – отвечает на молчаливый вопрос Турка, что он сегодня делал.

      Квартира Сожженного на Картойзерштрассе стоит пока пустой. Что с ней делать, еще не решили. Или решили, но нужно согласовать. Всё непросто в этом лучшем из миров.

      Турок вернулся с новым зубом, разглядывает его в зеркале. Из комнаты доносится звук открываемой бутылки, Турок морщится. И снова гладит зуб пальцем.

      Сняв куртку, заходит в комнату.

      – А вот и наш Фауст. – Славянин приподнимается на диване. – Покажи зубик.

      К вечеру они помирятся, Славянин уйдет умываться холодной водой и выбивать нос. Турок будет молча поджаривать сосиски и резать хлеб.

      Ночью они сядут за остатки расшифровки. Осталось еще несколько темных мест в лобных долях.

      – Шайсе, – говорит Славянин, подперев голову ладонью. – Здесь у него всё навалено, как мусорная куча. Узнаешь?

      Турок слегка кивает и проверяет языком новый зуб.

      – Хотя… – Славянину хочется поговорить. Говорит он куда-то в окно, где светится ночным светом улица. – Хотя любой мозг – это мусорная куча.

      Турок смотрит на него:

      – Это не твои мысли.

      – Ну да, – соглашается Славянин. – Его… А давай еще по одной?

      Турок мотает головой.

      – А помнишь, он говорил… – Славянин встает, идет на кухню, долго и шумно там ищет. – Чтобы познать человека, нужно