Бамбочада. Константин Вагинов

боялись и не избегали.

      Напротив, с ним было весело: он был греком по профессии, как понимали слово «грек» в XVIII веке, т. е. веселым обманщиком; его любимое изречение было: «On peut dire, en gènèral, que tous les hommes sont aujordhui grecs par système d'existance»[1].

      – Только одни, – добавлял он, – не знают, кто они, другие подозревают, третьих – это открытая профессия. Пусть закрыты игорные дома, для меня – везде игорный дом: будь то парк с тихой рощицей, павильонами и псевдоклассическими гробницами, будь то радиостанция в центре города с ее микрофоном, усилителем, пробковыми полами.

      Но чтение было прервано. Неожиданно забежал Василий Васильевич Ермилов.

      – Так вот, Ларенька, – сказал он, лишь только вошел в комнату, – не знаете ли вы, кто такой Лебедев? В тот памятный вечер, говорят, в летнем Буффе он увивался за Варенькой и поднес ей букет роз; может быть, его фамилия совсем не Лебедев? Я на минуточку только забежал к вам, узнать: может быть, вам Лебедев, или как его, известен?

      Ларенька помогла Василию Васильевичу раздеться. Положив портфель с карточками своей дочери, Ермилов сел на диван.

      – Я уже навел справки, – продолжал Василий Васильевич, – Лебедев Платон Дмитриевич – ужасная личность; он присвоил себе квартиру композитора Кончалова, его следует бояться.

      В это время Ермилов заметил у окна Евгения. Василий Васильевич прервал разговор.

      – Мой жених, – представила Ларенька Евгения Василию Васильевичу.

      – Как же, мы давно знакомы!

      Евгений незаметно ушел на кухню хлопотать. Ларенька Василия Васильевича не отпустила.

      – Сейчас будет готова чудесная… я уж не знаю что, – сказала она, – посидите, Василий Васильевич, а я вам отыщу письмо Вареньки ко мне.

      Евгений вошел с графином и рюмками. Керепетин появился, вслед за ним появились еще юноши.

      Поздно ночью разложил Василий Васильевич карточки своей дочери на отдельном столике и стал объяснять каждую фотографию. Он считал своей обязанностью продолжить жизнь своей дочери.

      Гости столпились у столика и стали рассматривать, передавая друг другу фотографические карточки.

      Ермилов объяснял, почему здесь Варенька в норвежском костюме, сколько лет Вареньке на этой карточке, сколько на той.

      Вот Варенька в костюме балетного училища, а вот в балетных пачках.

      Им всем, хотя и понаслышке, небезызвестна была Варенька. Скоро старик овладел разговором.

      От выпитого вина всем было тепло, впереди была целая ночь.

      Евгений ознакомил своих гостей с последней американской новинкой композитора Коула, показал удар всем локтем по клавиатуре, сиренообразное звучание струн рояля, причем одна рука извлекала звуки под поднятой декой, а другая прыгала по клавиатуре. Затем исполнил присвоенный им опус одного заграничного композитора и, наконец, сыграл фокстрот своего сочинения «Сванская башня».

      – Коул не является новатором, – пояснял Евгений, окончив

1

В общем, можно сказать, что теперь все люди греки по своему отношению к жизни. – Прим. автора.