Бамбочада. Константин Вагинов

зеркала заплетала волосы в мелкие, мелкие косички; чтобы скрепить их, она плевала на пальцы.

      Она угрожала так:

      – Я его шпокну!

      С ней познакомился Евгений Фелинфлеин в год ужасающих морозов, каких не было уже лет сто.

      Фелинфлеин уже не был пухлым, румяным шестнадцатилетним мальчиком. Восемь лет авантюр, путешествий и вранья несколько изменили выражение его лица, возраст расширил Евгения в плечах, вызвал растительность, хотя и умеренную, на его щеках.

      Наступала весна.

      Матреша Белоусова стояла у ворот в своем старомодном пальто и шелковом платке под парчу.

      Фелинфлеин в огромных очках шел, постукивая палкой, и размышлял:

      «Где бы мне пообедать, у кого переночевать, что предпринять, чтобы не было скучно?»

      В прошлом остался цирк в Бухаре, т. е. вырытое в земле углубление, уставленное деревянными скамейками с накинутыми на них коврами; там после пляшущих лошадей и полной танцовщицы в пачках, прыгающей через веревку, и перед жонглером, подкидывающим цветные стеклянные кегли, выступал Евгений вместе с каким-то прохвостом, одетым в костюм трубадура, исполнявшим под собственный аккомпанемент на пиле куплеты с припевом:

      Умен, умен, умен,

      Дурак, дурак, дурак.

      Кроме бухарского цирка, Евгений уже побывал режиссером Халибуканского театра и аккомпаниатором нижегородской радиостанции, электромонтером и актером передвижного коллектива и секретарем одной из газет на побережье Крыма, но сейчас он был безработный.

      Он шел, ударяя палкою о камни, думая о том, как он здорово сыграл вместо «Интернационала» – «Марсельезу» на одном из съездов делегатов электроучреждений и какая мина была у заведующего дворцом, и как его, Фелинфлеина, выперли.

      Вдруг расхохотался.

      Стоявшая у ворот Матреша Белоусова, увидя молодого человека с портфелем под мышкой, в темных очках, шедшего и постукивавшего палкой, приняла его хохот за желание познакомиться, оправила юбки, вытянула голову и стыдливо прыснула.

      – Милочка, – сказал Фелинфлеин, – не мне ли вы улыбаетесь? Не сдается ли у вас комната?

      И хотел идти дальше.

      – Как же, как же, – пустила вдогонку барышня Белоусова, – комнатки нет, да для такого приветливого молодого человека, быть может, и найдется.

      «Хе-хе, – подумал Фелинфлеин, – что это за бабища?»

      – У вас в доме есть комната? – спросил он удивленно. – Уж не казначейша ли вы?

      – Казначейша не казначейша, а комнату сдать можем, – гордо заявила бывшая няня.

      И вдруг поднял ногу молодой человек и опустил ее на палку. «Чем черт не шутит! Может быть, бабища действительно комнату достанет?»

      – Домишко-то у вас того! – сказал он, подняв голову и посмотрев на двухэтажное здание с трещиной, давно не крашенное, с небольшими окнами, с ухабным двором – если можно так назвать пустое пространство между воротами и флигелем. Боковых домов не было. Стояли ворота, а за ним на некотором расстоянии краснокирпичный дом.

      – И, молодой человек, – добродушно возразила девица, – везде люди живут! А где вы лучше найдете? Небось не первый день по лестницам маетесь?!

      Пошла от ворот, оглядываясь.

      Евгений, как благовоспитанный юноша, последовал за барышней Белоусовой.

      – Вот, Наталья Тимофеевна, – пояснила барышня Белоусова, – вам жильца привела.

      Евгений скромно поклонился.

      – Человек мне известный.

      – Да, уж знаете, время такое, – пояснила Наталья Тимофеевна, – всем приходится сжиматься, да только понравится ли вам, уж больно у нас мизерно; по виду видно, что вы человек воспитанный, может быть, из высшего круга, а домишко у нас неблагополучный, того и гляди развалится. Ну, да ладно, раз зашли, показать надо; да только не прибрано еще, не обессудьте.

      Фелинфлеин представил, какую карикатуру нарисует Петя Керепетин – «Евгений в роли…», когда узнает, где он поселился.

      По облупленному дощатому полу, предшествуемый хозяйкой и сопровождаемый няней, прошел в комнату, заставленную и холодную. «Вид из окна ничего», – подумал съемщик, увидев зелень и купола собора Иоанна Предтечи.

      – Не комната, а дворец! – сказал он. – Вот моя трудовая книжка; соблаговолите принять задаток.

      Пропуская ступеньки, неся перед собой палку как жезл, он быстро-быстро побежал продавать чужую браслетку.

      – Вы уж, Матреша, помогите вынести лишние вещи, а то здесь и казак с лошадью потонет, – закрывая дверь, сказала хозяйка.

      В то время как рухлядь выносилась, причем Матреша с тайным любопытством все осматривала, Фелинфлеин заходил в ювелирные магазины и силился продать именинный браслет. Но как раз проводился очередной налоговой нажим, и все скупщики золота обратились в часовщиков-кустарей. Мигом были убраны цепочки, кольца, кулоны, подстаканники, вазы хрустальные; вместо них положены были плакаты:

      «Здесь производится ремонт