Козлиная песнь. Константин Вагинов

куда попадется, живо отстанет. – Она вытащила и серьезно показала сломанную шляпную булавку.

      – Только для тебя иду, – заявила Наташа, – уверена ли ты, что это не опасно?

      – Ерунда, если станет приставать, дай ниже живота кулаком – отойдет как миленький.

      Они вошли в подъезд. Дверь им открыл Свечин.

      – Ну что, девушки, пришли, – улыбнулся он и закурил. – Весело проведем вечерок.

      За ним появился Асфоделиев, выбритый, со смоченными одеколоном руками, в визитке, в сияющем пенсне; он важно и неторопливо поздоровался, спросил, гуляли ли они сегодня по Летнему саду, не написали ли новых стихов.

      Все вчетвером вошли в комнату.

      Мумиеобразный человек поднялся, взмахнул длинными волосами, поклонился издали.

      – Вот наш друг Кокоша Шляпкин, – представил его Свечин, – поэт, музыкант, художник, кругосветный путешественник. Сейчас из глины революционные сцены лепит – прохвост ужаснейший.

      Субъект улыбнулся.

      За Мусей стал ухаживать Асфоделиев, за Наташей Свечин. Кокоша подсаживался то к одним, то к другим и, по-видимому, скучал.

      После ужина универсальный артист Кокоша сел за пианино, начал импровизировать. В соседней комнате Асфоделиев, выбрав местечко потемнее, затащил Мусю на диван. Муся, в истоме после выпитого вина, позволяла ему проводить губами по руке, целовать затылок, но руки его отстраняла, подбородок отталкивала.

      Тогда Асфоделиев попытался на нее воздействовать философией.

      – На кой черт вам девственность, – шептал он, прижимая ее к себе и вращая жирным продолжением своей спины, – или вас соблазняют мещанские добродетели? нет, нет, я предлагаю вам сказочную жизнь богемы, истинно аристократическую жизнь.

      И толстяк уронил пенсне.

      – Девушка – желторотый воробей, – продолжал он свои манипуляции, – от нее пахнет булкой; женщина – это цветок, это благоухание. Семья – это мещанство, это штопанье чулок, это кухня. – Рука его устремилась, но была остановлена. – Мы, поэты, – переваливался Асфоделиев на другой бок, – духовная аристократия, поэтессе нужны переживания. Как вы хотите писать стихи, не зная мужчины?

      В это время, сквозь комнату, Свечин протащил хихикающую Наташу. Она была пьяна совершенно, голова ее свесилась набок, она прикрывала рот рукой, ее тошнило. Он провел ее в уборную и стал прохаживаться за дверью возбужденно. Отвел ее в последнюю комнату, опустил на постель.

      Наташа уткнулась в подушку и заснула. Свечин стал раздеваться, насвистывая. Он снял с себя рубашку, стал медленно расшнуровывать ботинки.

      – Пусть она уснет покрепче.

      Снял ботинки, поставил их аккуратно у кровати.

      Зажал ей рот рукой, она силилась сбросить его с себя, но не могла. Сквозь руку она плакала и видела свет лампы.

      Он сел на краю постели отдышаться. Наташа подняла свою голову, потрогала грудь, посмотрела на его спину, откинулась и заплакала. Он повернулся, радостно похлопал ее и сказал:

      – Не все ли равно – рано или поздно.

      – Как твои дела? – входя в гостиную, спросил он Асфоделиева.

      Тот