Воины Новороссии. Подвиги народных героев. Михаил Федоров

останавливал машину на светофорах.

      Дорогу переходили дончане.

      Аркадий Минаков:

      – Донецк умеет перемалывать врагов.

      Многоэтажные дома по бокам сменили одноэтажные.

      Захарченко на ходу кому-то, приветствуя, сигналил, кому-то махал рукой.

      И:

      – Есть в пороховницах порох…

      – Насколько русский город, – Аркадий приглядывался: – Я сравниваю Воронеж, Липецк, Белгород. Мы все одинаковые по архитектуре, по окраске, потрясающе. Украина здесь никак не сказывается. Я не вижу ничего украинского, кроме некоторых надписей.

      – Они сделали большую ошибку. Мы не запрещаем украинский язык. Хотя я наполовину украинец. У меня уникальная вещь: отец – украинец, а мать – русская. Хотя отец жил в Московской области: вся семья. А мать русская, она из Воронежа, кстати, она жила здесь. Понимаете, был Советский Союз. И ситуация такая, что общаешься дома и на украинском языке. Какой смысл его вообще запрещать. Язык красивый, певучий, мелодичный язык. Я даже больше скажу, знание языка противника вселяет силу. А они ж, хоть и понимают русский язык, они же его не знают. Понимать и знать – это две разные вещи.

      Объехали перегораживавшие дорогу бетонные плиты. Они напоминали то время, когда город готовили к обороне от нацистов.

      – А все-таки, условно говоря, украинизация происходила. Я понимаю, что была политика. Министерство приносило, школа, создавались учебники и так далее. Вот сейчас в той ситуации свободы, которую вы описывали, насколько сократилось количество этих школ?

      Захарченко:

      – Вы знаете, это же дело сугубо добровольное.

      – Не сократилось?

      – Нет. Сколько было, столько и осталось. Есть люди, которые физически запрещают. Такие же есть и украинцы, и русские. А планомерного закрытия, то есть уничтожения и изъятия школ, не было.

      Вот слева проехали указатель на треноге:

      «Донецьк»

      Выехали из города. Вместо домов по сторонам пошли посадки.

      Захарченко курил и продолжал:

      – Мы решением не запрещаем украинский язык. Даже в этом победили украинскую идеологию. А наша задача, чтобы человек сам отказался. Это должно быть желание внутреннее. Если мы будем насильно совершать те или иные вещи, то, естественно, восприятие у человека, как и он, испытывает отторжение…

      Слева проехали руины здания.

      – В этом здании, здесь СБУ было бывшее. Четыре раза врукопашную переходило из рук в руки… То есть тут каждый метр, каждый сантиметр этой земли, здесь кто-то когда-то погиб. Мы шли по пять – семь метров в день. Не то что тихо сапой, а выгрызали куски нашей территории ежедневно.

      Впереди показался мост. Дорога шла под мост и направо.

      Машина свернула направо.

      Захарченко:

      – И бои, которые здесь шли, они по накалу ничем не отличались от сталинградских…

      Захарченко показал в сторону от дороги, где виднелись руины домов:

      – Здесь были первые бои…

      Ехали. Слева показалась девятиэтажка.

      Захарченко:

      – Вот