Далеко ли до счастья. Валентина Астапенко

на ребёнка и, счастливо улыбаясь, сказал:

      – И жи́ва, и здрова! Жичь будзешь, пташино. Ешчэ рыбэ давайче. Воды не надо.

      Ефросинья принесла узелочек с деньгами, с низким поклоном подала пану Станиславу. Тот брезгливо оттолкнул узелок.

      – Бронь, Божэ! Нэма за цо. То ест ласка Божа!

      С аппетитом позавтракав, доктор тепло попрощался:

      – Джэнькуэ… благодарью. До видзэня!

      Провожая доктора, Ефросинья дала себе зарок: «Кажин день буду поминать в молитвах пана Станислава!»

      И только он из ворот – подъехал хозяин. Никита не успел ещё в избу войти, как пришлось ворочаться.

      – Здоров, Микита! – громко окликнул его Яков Васильевич.

      Но парень, пряча глаза, непривычно глухо ответил на приветствие. Взял коня под уздцы и стал ласково оглаживать его красиво посаженную голову и широкую грудь, седые от инея.

      – Чо-то не больно ты словоохотлив сёдни. Може… чо случилося? – затревожился Яков Васильевич. – Ето чьи сани-то тольки отъехали?

      Выручила Ефросинья, выскочившая из избы, тем избавив работника от тяжёлых объяснений. С лёгкостью вздохнув, повел Никита распрягать Карьку.

      – Мы ить чуть не похоронили Малашеньку… Захворала она, как тольки тебя проводили. Да и Аниська в полынью угодил: за дохтуром бегали в Ивановку. Слава Богу, Микита и сына нашего уберёг, и дочушку с того света возвернул, – взволнованно поведала жена о бедах, которые нежданно обрушились на неё после отъезда мужа.

      Яков Васильевич затрясся весь, словно его лихоманка взяла, и заторопился в избу, на ходу проронив:

      – Так я и думал. Вчерась недаром сон видел… нехороший… к большой беде.

      Не раздеваясь, бросился к дочери. А она, Малашенька, дышит спокойно, спит. Подкосились у него ноги, ухватился за лавку, присел и, стянув со вспотевшей головы лисью шапку-ушанку, закрыл ею глаза; никого не стесняясь, заплакал навзрыд.

      – Думал, сердце остановится… Слава Те, Господи! – промолвил Яков Васильевич, тяжело поднялся и прошёл в горницу. Он достал из тайника хорошей работы шкатулку и, держа её в дрожащих руках, осипшим голосом позвал:

      – Ехросинья! Кликни Микиту… Пущай все идут сюды… да поскорей!

      Вошёл запыхавшийся работник, затеребил в руках барашковую шапку, спросил:

      – Звали, Яков Василич?

      – Вот, Микитушка, доржи!

      – А чо тако ето?

      – Царски емпериалы, настояшше золото… Копил девкам на приданое и сыновьям, чтоб обжиться… Бери, надолго хватит. Да у тя… как-никак свадьба не за горами, пригодятся.

      Никита отчаянно замахал руками, будто прогоняя страшное наваждение.

      – Бог с вами, Яков Василич, за каку таку велику службу?

      – За ребят моих, что не оставил их на погубление.

      – Да вы чо?! Да за ето рази берут деньги?! Не по-человечьи ето… Да како золото? Я его в жисть не имел… Оно мне и не надоть вовсе, – запротестовал парень.

      – Уважь, возьми, говорю, ради Христа! – настаивал хозяин.

      – Нет! – отрезал Никита и хотел пойти вон.

      – Погодь,