Рассказы. Рассказы. Рассказы (Ночные посиделки Славы Небритого). Илья Гирс

спел обрадовать своих родителей. Но, при этом, мне не хотелось возвращаться домой сегодня.

      Санёк Воропаев устраивал пьянку у себя на квартире, и я не мог не пойти. Бухло меня привлекало. Я не мог не пить, я не мог сказать нет. В кармане оставались последние пять соток, на эти деньги мною куплены две бутылки водки и больше ничего.

      Я двинулся в путь. Люди в метро меня угнетали. Они всё время угнетают – у них слишком несчастный вид, чтобы быть настоящими. Учеба, работа, дом. Вечный водоворот. У всех жизнь однотипна. Я не хочу погибнуть в этой однотипности.

      Я – поэт. Хотя это, наверное, громкое заявление. По большей части, я – алкоголик. Все стихи были написаны не на трезвую голову. В них много пошлости, нелепости и грубости. Для разграничения реальной жизни и творчества, я придумал псевдоним, который оказался отражением моей действительности. Когда я сочинял, я не был Сергеем Серёгиным, я становился Славой Небритым.

      Мне нужно было ехать с одного конца города в другой, чтобы скоротать досуг, я начинал лакать пиво. Гнусный, соленый напиток, но во время жары самоё то.

      Все уже были там. Дверь мне открыл Санёк Воропаев.

      – Здорово, Саня! Куда бухло можно поставить?

      – Пойдем на кухню. Там уже все собрались.

      За огромным столом сидело человек десять. Большинство лиц мне были знакомы. Девок было больше чем пацанов, но, меня это не смущало.

      – Знакомьтесь, кто не знаком. Талант нашего вуза, неофициальная звезда – Сергей Серёгин или ты уже Небритый?

      – Захвалил, ты, меня, Санек. Слава Небритый – мой псевдоним, не более.

      – А, прочитайте, что-нибудь из своего.

      Это сказала девушка, которая сидела в отдалении от всех. Посмотрев на неё, я понял, что пропал. Нет, в ней не было чего-то выдающегося. Но я чувствовал душевное тепло, исходившее от нее.

      Её звали Оксаной. Она была студенткой юридического факультета.

      Я встал в позу. Хотя мне казалось, что в позу. На самом деле, я был жалок. Моя сутуловатая фигура просто возвышалась за обеденным столом. Но вот я начал читать:

      «Всё тут просто и понятно.

      Люди, нахуй, охуели.

      Охуели, адекватно.

      Сели на спину

      И, хуй, ли?

      Чем обязан,

      Вы скажите?

      Помогать?

      Нет, бля, увольте.

      Вы же, сука, тунеядцы.

      Мозги только всем ебёте.

      То не этак,

      То не так.

      Жизнь – вообще сплошной косяк.

      Ныть, пожалуйста,

      Не нойте.

      Выносите другим мозги.

      Славу больше не ебите,

      Не в прямом, не в переносном

      Смысле слов,

      Текущем в реку.

      Может будешь ты с бомжами

      По утрам, бля, тусоваться?

      Хуй ли, ноешь?

      Жизнь прекрасна.

      Адекватна и красива.

      Собирай на воле банки.

      Не проси, не тряси ксивой.

      А, мне, похуй, что ты в Думе.

      А, мне, похуй, кто твой папа.

      Я, блять, Слава,

      Не просил и не прошу.

      Сам решаю, сам сужу.

      Если ты, бля, слабый духом,

      То, зачем, вообще рождался.

      Не проси в ночи, совета.

      Я ведь просто заебался.

      Много мата?

      Извините.

      Охуели просто люди.

      Сидят сорок лет на шее,

      И хуйню всем лепят в уши»

      Раздались жидкие аплодисменты. Оксана спросила меня: – У вас все стихотворения с матом?

      – Почему же все? Некоторые. Просто порой душа требует грязной действительности.

      Водка по-тихому начала разливаться по стаканам. Все глушили водку, заедая огурцами. И не было различий между полами. Я сел рядом с Оксаной. Я чувствовал в ней родственную душу. Хотя пьяным, я ко всем девушкам испытывал какое-то патологическое влечение. Страсть, которая однажды, поглотит меня. Но в те времена я мало о чем думал. Как бы бухнуть и не блевануть, вот все мысли.

      Вечер двигался, краски менялись. Люди приходили и уходили. Настало время, когда все ушли подышать на балкон, и в квартире остались мы вдвоём с Оксаной. Мы разговаривали об искусстве, жизни, о женщинах и мужчинах, алкоголе и нестабильности.

      Точнее она разговаривала, а я нелепо лепетал. Я всегда был самым трезвым на всех пьянках. Но в этот раз всё было по-другому. Возможно, на меня так повлияло общество Оксаны.

      Наши губы начинали сближаться и мы начали целоваться. Мы занимались бы этим продолжительное время, если бы не пришли люди.

      Я не хотел с ней трахаться. Когда я пьяный, меня не особо хочется валяться в постели. Если я лягу, я усну.

      – Знаешь, что, Оксана?

      – Что?

      – Твои