Любовь и дружба в 6 "Ю". Диана Лапшина

и через неделю меня выписали. Тут я и увидел Ленку. У нас математика, у нее английский. Встретились.

      Какая она, эта Ленка

      Какая? Да обычная девчонка. Таких девчонок в любой школе навалом, а все же я засмотрелся, наверное, и, наверное, от этого потерял бдительность и наступил на шнурок. У меня все время шнурки развязываются. Я наступил, конечно, и, конечно, упал. Глупо вышло. Еще глупее, что именно в этот момент Митька взял Долгорукую за руку – представляете?! – и говорит: «Знакомься, Лена, это мой приятель Пустельков, ты как раз на его месте сидела, когда тебя к нам в класс по ошибке привели. Да я тебе про него рассказывал.

      – Аа, – говорит Ленка, – это тот самый Пустельков, который у тебя сочинение списал?

      И тут я как раз упал. Вообще Бочкину повезло, что так не вовремя шнурок под ногу попался, иначе я бы не посмотрел, что он мне друг, и точно въехал бы ему по шее. А то и дважды – за «приятеля», словно мы с детского сада не дружим, и за длинный язык. Ничего я не списывал, а если и да, то чего ж об этом трепаться? Но я упал, и вышло, будто Долгорукая одержала победу. Как будто я упал, сраженный ее красотой. Красивого-то в ней ничего особенно и нету. Дылда, волосы цвета соломы, совсем светлые, почти белые. Золотистые такие. Длинные волосы, до самого пояса, наверное. И глаза большие и круглые. Голубые. Нос обычный – маленький. Брови тонкие, светлые. Над бровью ссадина. Губы бантиком, как у всех девчонок. И ободок на голове. Митька стоял, держал Долгорукую за руку и смотрел на этот нос, на этот ободок, на волосы и вдруг как брякнет: а давай ты в наш класс перейдешь, все-таки у нас веселее, да и место у тебя уже есть.

      Я прямо вскочил от возмущения – и место у нее уже есть, ничего себе!

      Долгорукая вынула свою руку из Митькиной клешни и протянула ее мне:

      – Очень приятно, Лена.

      – А мне совсем не приятно, – крикнул я и зачем-то убрал руки за спину.

      Глупо, конечно, но что сделано, то сделано. Лена пожала плечами, как бы говоря «ну и пожалуйста», и пошла по коридору вслед за своими одноклассниками-«юшками».

      – Ну ты и балбес, – прошептал Киреев, оглядывая меня с ног до головы.

      – Невоспитанный человек, – сказал Поливанов.

      – Ты чего?!. – протянул Митька, – ты зачем это? Не выздоровел, что ли? А я с тобой в поход собирался, а ты…

      И он побежал за Долгорукой, расталкивая ребят.

      – Дурак, – махнула рукой Соловьева. – Это было уж слишком.

      – Кто дурак?! Я дурак?! – закричал я, надвигаясь на Соловьеву.

      – Митька дурак, – спокойно ответила она, – ничего в этой Ленке нет. Обычная задавака. И страшненькая, если честно.

      – Сама ты… – сказал я, – тоже мне, специалистка по красоте. На себя посмотри.

      Не знаю, почему я так сказал. Не знаю.

      Ты ничего не путаешь?

      Я решил, что, когда Митька вернется, пусть почувствует себя виноватым. А я его накажу. Отсяду, и пусть сидит всю математику один. Даже очень хорошо, что сейчас математика – Митька в ней не силен и весь